Лариса Кондрашова - Приключения наследницы
Федотовы пригласили меня на чай, но я отговорилась занятостью – на следующий день нам предстояло выехать в Дедово. И попросила присматривать за домом, обещая в будущем прислать сюда рабочих и начать потихоньку его восстанавливать.
Я даже оставила соседям ключ от флигеля, и они предложили мне поселить там временно своего слугу – сторожить.
Иными словами, события с самого начала стали развиваться вовсе не так, как бы мне хотелось, и я уже принялась подозревать, что в самом ближайшем времени вовсе не буду хозяйкой положения. Но притом следовало отметить: пока я не могу пожаловаться на судьбу – все эти непредвиденные события не шли в противоречие с задуманными мной планами.
Глава четвертая
Выехали мы в имение на следующий день. Погода, как нарочно для нас, не спешила обрушивать с неба потоки дождя, хотя уже с севера стал порывами дуть холодный ветер и с края неба нет-нет да и появлялись мрачные, черные тучи, пока еще не сбивавшиеся в большие стада, а лишь проносящиеся по небу рваными черными клочьями.
Если начнутся дожди, дороги развезет так, что не больно-то наездишься. В такое время помещики предпочитают сидеть дома, и если выбираться в гости, то только к ближайшим соседям, которые в случае чего помогут вытащить из колеи застрявшую повозку.
В карете нас было четверо: Хелен, Аксинья, поручик Зимин и я. Сашка правил лошадьми. Джим Веллингтон скакал рядом, и, изредка выглядывая, я видела коричневый бок его в самом деле породистой лошади. На нем был короткий серый плащ и треуголка, надвинутая почти на глаза.
Посадка у англичанина была великолепная. Он сидел верхом как влитой, небрежно опустив руку со стеком, – жеребец по кличке Тим выглядел так же безупречно, как и его хозяин, слушался малейшего движения поводьев.
Накануне у нас с Джимом Веллингтоном состоялся разговор – я боялась, что не переслушаю извинений, каковые он передо мной рассыпал.
– Простите, ваше сиятельство, за то, что я вам навязался. К сожалению, у меня нет пока знакомых русских, у которых имелось бы поместье под Москвой. А я привык, работая в какой-нибудь стране, знакомиться с бытом аристократов, чтобы потом, когда я сажусь писать книгу – я вам не говорил, что у меня уже вышли книги об Индии и Турции, – иметь достаточно сведений...
– Так вы писатель? – оживилась я.
Хоть в этом мне повезло, я познакомлюсь с интересным человеком, который вполне сможет удовлетворить мою любознательность в отношении других народов и стран и бытующих там обычаев. Не скажу о Европе, но Восток и Азия оставались для меня пока тайной за семью печатями.
– Вообще-то я военный, офицер, но с некоторых пор ощутил тягу к бытописанию всего мной увиденного. Мне захотелось поделиться с людьми, не имеющими возможности путешествовать по всему миру, своими впечатлениями. Некоторое время я жил в Индии и смог многое рассказать об этой удивительной стране... Но знаете, я думаю, что в своей книге я не описал всех моих впечатлений и сделанных мной открытий. Для рядового европейца каждый штрих – экзотика. Читатели уже пеняли мне, что я слишком сух и немногословен. Не правда ли, убийственное замечание для писателя?
Он посмеялся.
Индия! Это слово звучало для меня чарующей мелодией. Если бы я вдруг оказалась богатой, я непременно предприняла бы поездку в Индию.
В общем, это географическое название оказалось для Веллингтона пропуском в мою душу. И я больше не колебалась: давать ему приют в Дедове или не давать.
– Хорошо, – сказала я, – приглашаю вас в свое имение, но, к сожалению, не могу гарантировать вам должное обслуживание. Уже несколько месяцев мой управляющий не дает о себе знать, и, кто знает, может, нас с вами ожидают в Дедове отнюдь не райские условия.
– Это ничего, – заверил меня Веллингтон, – я человек, привычный к походным условиям. Мне приходилось спать даже на голой земле, и вот, как видите, я все еще жив и здоров.
На том мы и порешили.
Лошадка, которую накануне привел к нам во двор Зимин, оказалась не такой уж старой – зря поручик меня пугал. Конечно, она ни в какое сравнение не шла с той, которую доставил Веллингтон, – молодой и крепкой. Подозреваю, именно она в основном и тащила нашу карету, которая легко катилась по проселочной дороге, еще не раскисшей от осенних дождей.
Я отчего-то думала, что поручик будет чувствовать себя неловко по сравнению с Веллингтоном. Тот сидел в седле, позволяя нам, дамам, любоваться его горделивым профилем, и, понятное дело, выгодно отличался от едущего в карете Зимина.
Отнюдь. Владимир Андреевич весьма оживленно поддерживал разговор то с Хелен, то со мной, рассказал даже парочку анекдотов про покойную императрицу. Вполне пристойных, но смешных, так что даже Аксинья, сидящая на лавке с краю, хихикала, прикрыв ладошкой рот.
Хелен так тянулась к маленькому окошку кареты, что я в конце концов поменялась с ней местами, и она стала кокетливо взглядывать в сторону гарцующего Веллингтона, и по ее напряженной спине, по румянцу, вспыхивающему всякий раз, когда Джим проезжал мимо, по суетливости, вовсе Хелен не свойственной, я поняла, что она влюблена в англичанина.
По крайней мере в такого красавца трудно было не влюбиться.
Обо мне речи не было. Не до того. Амуры меня не влекли, по крайней мере пока я точно не узнала, что имею и на какую партию смогу в дальнейшем рассчитывать.
Так что сердце мое молчало по вполне понятной причине. Будущего мужа я и впрямь смогу выбрать лишь в зависимости от своего состояния...
Может, Сашка не прав и между Хелен и Джимом любовь? А равнодушие Веллингтона к соотечественнице всего лишь нарочито? Но думала я об этом с некоторой ленцой, потому что меня это не касалось и, честно говоря, не слишком интересовало.
Я все еще не могла избавиться от некоторой неловкости – мне навязали свое общество люди незнакомые, или малознакомые, вроде Хелен, и кто знал, как долго я буду терпеть их рядом с собой.
Подозреваю, что мое беспокойство объяснялось еще и тем, что нынешнее положение как бы лишало меня взрослости и самостоятельности, возвращало во времена детства, когда моим мнением далеко не всегда интересовались и я была вынуждена подчиняться любым решениям своих родителей... Теперь их заменяли посторонние мне люди...
Впрочем, если в Дедове и правда удастся отыскать бумаги отца и в них письмо, ради которого едет со мной Зимин, то от его общества я буду избавлена в тот же день. Ежели и в самом деле ему нужно только это проклятое письмо.
Теперь я понимала Люси Ермолову, которой не шутилось по пути в имение. Я тоже не могла не думать о том, что случилось в Дедове и почему не откликается наш управляющий.
