Ольга Крючкова - Дар Афродиты

Родители молодой барышни не проронили ни слова. Разговор начал полицейский, он откашлялся и пригласил Наташу присесть. Та села напротив маменьки, надеясь на ее родительскую и женскую поддержку. Но, взглянув на свою родительницу, поняла: выпутываться из скверной истории придется самой, никто не поможет…

— Так-с, любезная Наталья Дмитриевна, — следователь вперился в девушку своими маленькими цепкими глазками. — Для начала представлюсь: зовут меня Петр Петрович Звягинцев, я — следователь уездной полиции.

Наташа кивнула.

— Чем обязана? — спросила она, стараясь быть как можно более уверенной.

Следователь усмехнулся.

— Сударыня, вы, вероятно, знаете, что вечером сего дня… простите, прошлого дня напали на Дмитрия Федоровича, вашего батюшку. И по нашему разумению, вы знаете, кто это сделал.

— Отчего же? — Наташа удивленно вскинула брови и взмахнула ресницами.

Увы, но на следователя сие поведение не подействовало должным образом, он продолжал задавать весьма неприличные вопросы.

— Итак, сударыня, вы утверждаете, что не знаете человека, напавшего на Дмитрия Федоровича?

— Нет, не знаю! — Наташа не справлялась с эмоциями, они захлестнули ее. — Но Ко… — невольно она чуть не назвала имени своего возлюбленного. — Поверьте, он только защищался!

— Ах, вот как! Этот таинственный «Ко», говорите вы, защищался… Так-с. «Ко»… Это может быть: Коленька, Костенька… Круг подозреваемых сужается. Просто прекрасно!

Наташа поняла, что совершила оплошность и чуть не заплакала от обиды. Она с надеждой посмотрела на маменьку, но та сидела, словно в рот воды набрала.

Неожиданно раздался дикий крик и топот:

— Нашли, барин! Нашли!

В гостиную влетел Пантелемон, вытянув перед собой руку, в ней явно что-то было.

— Што там? — поинтересовался Дмитрий Федорович, шепелявя, так как отек распространился и на верхнюю губу.

— Покажите! — приказал следователь.

Пантелемон протянул ему свою огромную лапу и разжал. Перед взором Звягинцева предстала медная пуговица, явно от военного мундира. Он взял ее и внимательно рассмотрел.

— Ага, вот и первая улика!

Наташа замерла, словно боясь услышать имя своего рыцаря, правда, так бесславно покинувшего поле боя.

— Что это? — спросила Мария Ивановна.

— Это пуговица от мундира, — пояснил Звягинцев. — И сдается мне — от гусарского.

У Наташи все похолодело внутри, она почувствовала, что теряет сознание.

— Прекрасно… — прошамкал Дмитрий Федорович. — Думаю, сударь, што вам, как профессионалу своего дела, не составит труда найти сего супостата.

— Конечно. Гусарских полков под Калугой не так уж и много. Устроим дознание, и дело будет закрыто. И пойдет этот шустрый малый в арестантские роты.

От последних слов Наташа чуть не лишилась чувств.

Петр Петрович Звягинцев остался доволен первыми результатами расследования. По крайней мере, появилась ниточка, за которую он может потянуть, а там, глядишь, и весь клубок-то и распутается.

Не успела Глаша увести почти лишившуюся чувств Наталью Дмитриевну, как в гостиную вошел сам граф Астафьев, занимавшийся тем, что еще с одним отрядом из пяти человек на всякий случай прочесывал окрестности. Но, увы, результатов — никаких.

Когда граф увидел своего друга, он прямо-таки и осел на стул.

— Господи, Дмитрий Федорович! Ну, как вы себя чувствуете?

— Спасибо, отвратительно… Глаз болит, говорить больно, голова кружится…

— Вам бы полежать, дорогой мой… — посоветовал граф.

— Какой уж там — полежать! На том свете все полежим! — воскликнул Дмитрий Федорович и чуть не расплакался от боли, пронзившей лицо.

— Дмитрий, умоляю, — вмешалась Мария Ивановна. — Идемте в спальню, я уложу вас…

— Нет… Павел Юрьевич, я в ушасном моральном состоянии. Што ше теперь? — продолжал шепелявить отец семейства. — Вы откатитесь от моей дочери?

— Кто вам сказал? Я и не собирался этого делать! — воскликнул граф. — Какой-то негодяй заманил невинную девушку в лес, она, безусловно, сопротивлялась, защищая свою честь. — Граф излагал свое видение происшедшего.

У Дмитрия Федоровича буквально отлегло от сердца.

— Тогда завтра свадьба!

Мария Ивановна и его сиятельство переглянулись.

— Помилуйте, Дмитрий Федорович, — начал граф, — вы сами-то — в таком виде! На свадьбу соберется все калужское общество. И как вы предстанете перед гостями? Надо подождать, хотя бы пару недель. А покуда все подготовим для церемонии венчания и праздника, и господин Звягинцев изловит мерзавца.

— Точно так-с, — подтвердил следователь, пивший чай.

— Ну вот, все и образуется. А невесту мою, Наталью Дмитриевну, надобно закрыть в спальне и не выпускать. Кто знает, что у этого разбойника на уме…

— Павел Юрьевич, я могу попросить вас об одолжении? — робко начала Мария Ивановна.

— Конечно, сударыня, ведь мы почти родственники!

— Прошу вас, поговорите с Наташей… Объявите ей, что все остается по-прежнему и свадьба состоится через две недели. Думаю, она весьма расстроена происшедшим и мучается сейчас…

— Несомненно, Мария Ивановна, несомненно!

Граф встал из-за стола и направился по лестнице на второй этаж в комнату «невесты».

Наташенька действительно мучилась, но по другому поводу. Она переживала за поручика Корнеева.

— Глаша, умоляю тебя о помощи!

Горничная растерялась, ее воспаленное воображение нарисовало страшную картину, будто бы Пантелемон порет ее при всех домочадцах солеными розгами, да прямо по голому заду.

Глашу передернуло.

— Не-е-е… — протянула она. — Боюсь я…

— Чего же? Того, что тебя высекут?

Глаша кивнула.

— И того, что на скотный двор отправят тоже.

— Так никто и не узнает! А я тебе дам что-нибудь из своих украшений.

— Нет, Наталья Дмитриевна, не надо. А барин увидит, чего я ему скажу?

— Да, действительно… Тогда… Тогда, если я выйду за поручика замуж, заберу тебя с собой и сделаю экономкой! А?

Должность экономки показалась Глаше заманчивой, но все равно — уж больно боязно помогать молодой барыне.

— Вы, Наталья Дмитриевна, сначала за гусара своего замуж выйдите, а потом уж обещайте.

— А как же я за него выйду, коли ты мне, Глаша, не поможешь? Так что это в наших с тобой интересах.

— Ох, Наталья Дмитриевна, уж умеете вы «зубы заговаривать» …

Глаша почти сдалась.

— Ну, Глаша, решайся!

Горничная мялась и, наконец, сказала:

— Ну, будь по-вашему…

— Я напишу Константину записку, а ты отправишься прямо к нему в полк и передашь ее.