Маргарет Пембертон - Не уходи
— Да, господин майор. Она разговаривала с двумя пожилыми женщинами, но при этом все время следила за Жильесом. А как только женщины ушли из кафе, Жильес сразу подсел к ней за столик.
— Сколько продолжалась их беседа?
— Тридцать семь минут, господин майор.
Дитер нахмурился. Возможно, это было любовное свидание, однако он сомневался в этом. Майор не допускал мысли, что аристократка Лизетт де Вальми связалась с долговязым деревенским учителем.
Погрузившись в размышления, Дитер отпустил рядового. Предприняв малоприятную поездку в отделение гестапо в Кане, майор выяснил, что учителя из Сент-Мари-де-Пон считают одним из активных участников Сопротивления. А Лизетт де Вальми поехала в деревню, чтобы встретиться и поговорить с ним, после того, как его освободили от принудительных строительных работ во Вьервиле. Дитер присел на край массивного стола, постукивая в задумчивости серебряной ручкой по крышке.
Имя Лизетт де Вальми не значилось ни в одном из списков участников установленного Сопротивления. Не было его и в списках тех, кого подозревали в сочувствии подпольщикам. Но она часто совершала велосипедные прогулки, посещая Сент-Мари-де-Пон и окрестности. Патрули, наверное, не обращали внимания на ее прогулки. Однако все это насторожило Дитера. Ему очень хотелось, чтобы интуиция, всегда безупречная, на сей раз подвела его.
* * *— Ты хочешь сказать, что он будет ужинать с нами? — спросила отца ошеломленная Лизетт. — Нет, это исключено. Ты не вправе требовать от нас, чтобы мы сидели с ним за одним столом.
— Он живет здесь, и нам следует воспользоваться этим, — спокойно пояснил граф. — В конце концов, майор относится к нам с уважением, и мы тоже должны соблюдать правила приличия.
Лизетт попыталась возразить, но не смогла. У нее сдавило горло от ужаса и отвращения… и чего-то еще, очень темного и страшного.
— Я не могу, — прошептала она. — Я буду чувствовать себя дрянью… пособницей.
Граф обнял Лизетт за плечи.
— Тебе не обязательно присутствовать на ужине, дорогая. Я сам смогу убедить майора в том, что твоя мать плохо себя чувствует и поэтому нам нужна еще одна служанка.
— Он не поверит тебе. Я и Полю говорила, что майор нам не поверит. Но Поль полагает, что это не так.
— Разумеется, поверит, — усмехнулся граф. — Это же почти правда, так почему бы ему не поверить?
Лизетт вспомнила взгляд майора Мейера в тот момент, когда их разделяла кровать, накрытая шелковым покрывалом.
— Потому что этого человека невозможно обмануть. — Она отвернулась, ощутив холодок страха.
Изменив укоренившейся привычке, Лизетт переоделась к ужину, но в столовую не спустилась. Делать вид, что майор гость, а не безжалостный и наглый захватчик, было выше ее сил. Она без устали расхаживала по своей спальне, время от времени бросая взгляд в окно на темные воды Ла-Манша. Если бы только англичанам и американцам удалось пересечь пролив! Если бы только корабли и десантные баржи с солдатами преодолели эту узкую полоску воды, разделяющую Англию и Францию! Лизетт прижала пальцы к холодному оконному переплету. Англия до сих пор свободна. При мысли о свободе у Лизетт перехватило дыхание. Настанет день, когда и Франция обретет свободу.
Девушка отвернулась от окна, крепко сцепила ладони и подумала, поговорил ли уже отец с майором Мейером насчет служанки. Интересно, дал ли майор разрешение? А если дал, то позволит ли отцу самому подобрать служанку? Лизетт охватила тревога. Кем бы ни был майор Мейер, он отнюдь не дурак. Она даже представила себе, как Мейер легко соглашается на просьбу отца, а потом, когда отец уже мысленно празднует победу, майор добавляет своим холодным, путающим голосом, от которого мурашки бегут по спине, что он сам найдет подходящую женщину. И при этом майор понимает, что рушит всю схему, наносит графу поражение, и цинично наслаждается этим.
— Будь он проклят! — яростно прошептала Лизетт. Стрелки на небольших часах из золоченой бронзы с фарфором показывали четверть десятого. Наверняка майор уже покинул малую столовую, где они раньше только завтракали, а теперь обедали и ужинали. Ох, с каким же трудом, вероятно, перенесла его присутствие за ужином ее утонченная, хорошо воспитанная мать! Не в силах больше оставаться в неведении, Лизетт вышла из спальни и торопливо направилась к витой каменной лестнице, ведущей в холл.
Сквозь приоткрытую дверь малой столовой девушка увидела, что там никого нет. С облегчением вздохнув, Лизетт пересекла холл и вошла в большую гостиную. И тут она замерла от удивления. Комнату с высокими потолками освещал свет пламени камина и масляных ламп, как это нравилось графине. Отец стоял возле камина, зажав в одной руке трубку, а другую засунув в карман брюк. Девушка услышала, как он добродушно проговорил:
— Лизетт — лучшая лыжница в нашей семье. Мы часто проводили отпуск в Швейцарских Альпах, на курорте Гштад. — Граф замолчал и, заметив дочь, смутился.
Майор Мейер сидел в кожаном кресле с высокими подлокотниками, стоявшем слева от камина. Он держал бокал с коньяком, верхние пуговицы кителя были расстегнуты, его лицо, обычно суровое, выражало умиротворение.
На мгновение в гостиной воцарилась напряженная тишина, затем граф промолвил:
— Входи, дорогая. Я как раз рассказывал майору, какая ты превосходная лыжница.
С трудом овладев собой, Лизетт сделала несколько шагов вперед. Взять в замок нового человека можно было только с разрешения майора. От нового человека зависело очень многое. Ради этого стоило терпеть. Девушка опустилась в кресло, ничем не выдав своего смятения.
Взгляд Дитера, скользнув по Лизетт, вернулся к графу. Не увидев девушку за ужином, майор испытал облегчение, но вместе с тем был разочарован. Он, конечно, понял, почему она не пришла. Граф объяснил, что у дочери разболелась голова, но это не обмануло бы и мальчишку. Просто девушка не пожелала сидеть за одним столом с человеком, поработившим ее страну. Но Дитер не обижался на нее за это. На месте Лизетт он, вероятно, вел бы себя точно так же, а то и хуже.
Поначалу разговор за ужином не клеился. Граф старательно изображал радушного хозяина, принимающего желанного гостя, однако графиня не взялась играть подобную роль. Хорошее воспитание не позволяло ей проявить к майору невнимание, но ее ледяная вежливость покоробила бы любого человека, менее уверенного в себе, чем Дитер. Эта уверенность исходила не от власти, которой он был наделен, а от внутреннего осознания социального равенства с этой семьей.
Дитер принадлежал к старинному роду прусских аристократов, крупных землевладельцев. Первая мировая война в корне изменила их образ жизни. Родовое гнездо представляло собой обнесенный рвом замок в окрестностях Веймара, феодальный, величественный, но невыносимо холодный и грязный. В детстве Дитер проводил здесь лето, а его мать редко выезжала из своей роскошной квартиры на фешенебельной Унтер-ден-Линден. К девяти годам Дитер уже стал настоящим берлинцем.
