Наталия Орбенина - Перо фламинго
Перед глазами снова стояло лицо кузена, обезображенное болезнью, неузнаваемое. А ведь он был так хорош, так удивительно хорош! Впрочем, что удивительного, если его мать – женщина неземной красоты!
До сих пор Лавр помнил свое детское потрясение, которое он пережил, когда дядя Викентий однажды заявил ему:
– Лавр, дружок, хочу тебе сообщить, что у нас грядут большие перемены в доме. Я полагаю, что было бы нечестно по отношению к тебе держать тебя в неведении. Ты уже вполне большой мальчик и все прекрасно понимаешь. Так вот, – дядя на минуту замолк, племянник замер в тревожном ожидании, чувствуя всем своим естеством, что эти перемены ему ничего хорошего не сулят. – Как это ни удивительно, а это совершенно удивительно для меня, я все-таки собрался жениться.
– Поздравляю, дядя Викентий, – пролепетал Лавр, который уже хорошо знал, где и что положено говорить.
– Да, да, жениться. Жена моя очень молода, её все страшит и пугает. Она еще очень неопытна в жизни. И посему, как я полагаю, присутствие в доме незнакомого ей мальчика вызовет некоторые трудности.
– Я буду хорошо себя вести, тетечка будет довольна, только не отправляйте меня назад! – с надрывом вскричал мальчик, и слезы полились у него из глаз.
– Полно, полно! – остановил его Соболев. – Что еще за слезы! И с чего ты взял, что я хочу отправить тебя назад к твоим родителям? Нет уж, коли я взялся тебя воспитывать, я от своего слова не отступлю. Я намерен определить тебя в очень приличный и дорогой пансион, где ты будешь жить и учиться, а в воскресенье и на каникулы мы будем забирать тебя домой.
Лавр поник своей головой-коленкой. У Викентия сжалось сердце при виде этой тонкой шейки, худых плеч, вздрагивавших от сдавленных рыданий. Никогда, никогда нельзя обманывать дитя, подавать ему надежду, а потом вырывать из души с мясом! Соболев порывисто обнял мальчика и прижал к себе.
– Ты что, глупенький? Думаешь, я гоню тебя прочь? Не смей так плохо думать обо мне! Меж нами ничего не меняется, ровным счетом ничего! Я по-прежнему люблю тебя, мы с тобой большие друзья, просто ты немного поживешь отдельно! Пойми, Серафима Львовна должна привыкнуть ко мне, к дому, она такая пугливая. Ей-богу, её не зря прозвали Серной! А потом все наладится. Мы все будем жить вместе, будем одной семьей!
Сказано – сделано. Лавра отправили в пансион. Он мучительно переживал свое изгнание из рая. А ведь жизнь в доме дяди действительно казалась ему райской после убогого бытия саратовского дома родителей. Дядя Викентий был совершенством, божеством, носителем великих знаний, которыми он щедро делился с племянником. К дяде все относились с величайшим почтением, не то что к его ничтожному папаше! Племянник профессора Соболева – эти слова имели значение для товарищей в гимназии и учителей. Хотя и там он тотчас же снова стал Коленом, а позже Когтем.
В большой и уютной квартире профессора мальчику досталась маленькая комнатка, превратившаяся в мальчишеское царство. Соболев быстро заметил у племянника способности к рисунку, к художеству. Ему были куплены мольберт и краски, а позже в жизнь Лавра вошла фотография и сделалась его страстью. Дядя щедро финансировал все его увлечения и всячески поощрял. Так на Рождество мальчик получил из рук дяди роскошный подарок – деревянный складной фотоаппарат «Дружок» с настоящим цейсовским объективом, с которого начинали все поклонники фотографического дела. На книжных полках высились груды журналов «Фотограф», «Фотографическое обозрение», «Фотографический вестник», «Фотограф-любитель». Теперь вся его комната была уставлена коробками с магниевым порошком, фотопластинками, рулонами фотографической бумаги, стопками паспарту. Уже первые робкие опыты Лавра внушали Викентию Илларионовичу надежды на то, что на данном поприще он проявит себя ярко, как оно и подобает племяннику и воспитаннику профессора Соболева.
Между дядей и мальчиком возникла подлинная дружба, и вот теперь все это рушилось и ломалось, потому что появилась некая Серна, Серафима Львовна, которая, по-видимому, совершено завладела душой и умом дяди, потому что он вдруг стал сам на себя не похож.
Когда невеста дяди познакомилась с племянником будущего супруга, Лавр сразу понял, что не понравился тете. Её испугала его лысина, его внимательные, недетские глаза. Все трое смущались и не знали, о чем говорить за чаем. Соболев был огорчен, он сразу приметил, что невесте мальчик не приглянулся, но он уповал на то, что со временем они все-таки станут друзьями. Но этого не случилось. В первое время Серафиме Львовне было не до племянника мужа, а потом появился Петя, который завладел всем ее существом. И тут уж Лавру совершенно не было места. Он понял, что теперь он – не единственный мальчик, которого дядя любит и пестует, о ком заботится и кем гордится. Появился маленький человек, который еще и кричать-то толком не умеет, а его уже все любят безумно, сюсюкают и тетешкают. Ему не надо бороться за любовь, зарабатывать ее, доказывать, что ты хороший, послушный, талантливый. Лавр совсем сник, однажды ему даже пришла в голову дикая мысль удушить младенца подушкой, да вовремя опомнился. Какой толк, ведь может родиться другой?
Оставался один путь – сделаться для маленького божества старшим братом, нежным и любящим, чтобы позволили остаться в семье.
Серафима Львовна не была злой или привередливой, как могло показаться. Нет, она действительно не понимала, как ей вести себя с этим странным мальчиком, который так хотел ей понравиться. Она чувствовала какую-то фальшь… Ей поначалу было совершенно невдомек, что она заняла место этого мальчика в сердце своего мужа. Это потом, когда оба повзрослели, она поняла, какой катастрофой стала для Лавра женитьба дяди-благодетеля.
Серафима долго искренне не понимала, отчего ребенок живет с дядей при живых родителях, почему нельзя его отправить обратно. Когда появился Петя, Лавру совсем не осталось уголка в дядиной душе и места в доме. Его все чаще оставляли в пансионе и не забирали домой. Петечка все болел и изводил родителей то бесконечными поносами, то кашлем, то сыпью по всему телу. Молодая мать совсем обезумела от бесконечных хворей единственного младенца. Поэтому, когда из пансиона пришла весть, что племянник профессора Соболева заболел, она не сильно обеспокоилась, полагая, что Лавр мальчик уже большой и скоро поправится. Однако Лавр расхворался не на шутку, его поместили в лазарет, где он больше страдал от одиночества и чувства заброшенности, чем от телесного недомогания. Викентий Илларионович навестил племянника и пришел в ужас от его вида. Профессор вернулся домой удрученным и принялся говорить с женой.
