Мередит Дьюран - Любовь и честь
Ответом ей было грозное молчание. Норе казалось, что письмо прожигает грудь. Она сунула руку в корзинку, достала еще один рогалик и намеренно отбросила его подальше от лошадиной морды.
— Лиса, — негромко произнес Ривенхем и спрыгнул на землю, удерживая коня на месте. Теперь Нора видела лицо Эдриана. Как ни странно, он улыбался.
На мгновение у нее сжалось сердце. Легкий порыв ветра приподнял прядь его светлых волос и бросил ему в лицо. Шесть лет назад волосы едва доставали ему до скул — именно так носили на континенте, где он учился во французском университете. Мужчины там стриглись под парики совсем коротко. В Лондоне модные букли и пудра скрывали происшедшие в нем перемены. Сейчас он стоял перед Норой при ясном свете дня, с непокрытой головой, и она видела, как солнце обожгло его лицо, не оставив место придворной бледности. Этот немодный загар резко контрастировал со светлым сиянием его волос. В уголках глаз появились морщинки. В Эдриане совсем не осталось мягкости — он очерствел и закалился, как обожженная глина.
Но улыбка осталась прежней. Она медленно расплывалась по лицу, превращаясь во что-то игривое, лукавое и даже понимающее: улыбка — непристойное предложение или шепот, раздавшийся в темноте.
У Норы вдруг закружилась голова. Эта улыбка, его расслабленная поза, шум леса вокруг... Может, они скользнули назад в прошлое и через минуту он протянет к ней руки и заключит в объятия? И она снова переживет самую страшную ошибку, которую сделала в жизни...
— Вы выглядите очень довольной, — произнес он, не ведая, как заледенело ее сердце.
— Я рада выбраться из дома, — без всякого выражения отвечала она. — От ваших людей столько неудобств. — «От тебя столько неудобств», — про себя поправилась она.
— Как это? — Эдриан рассеянно сорвал листок и стал мять его в пальцах. — Кто-нибудь оскорбил вас?
— Само ваше присутствие — оскорбление. Вы преследуете нашу семью. Неужели я должна этому радоваться?
Эдриан отбросил листок.
— Будь вы дипломатичнее, вы сделали бы вид, что именно радуетесь.
Да, возможно, было бы умнее разбудить в нем добрые чувства с помощью фальшивого дружелюбия. Но здесь, в лесу, Нора и подумать не могла о притворстве. До встречи с ним она действительно была счастлива — не было причин для неискренних улыбок и лжи. Здесь, в этом лесу, он заманил ее в ловушку, заставил предать себя самое, и с тех пор все в се жизни изменилось. Когда-то она поддалась ему. Этого больше не повторится.
— Я не дипломат, — отрезала Нора. — И никогда не была дипломатом.
Он с иронией приподнял бровь:
— Это правда. И чем же вы так недипломатично здесь занимаетесь?
— Заболел один из арендаторов. — Нора приподняла корзинку. — Иду его навестить.
Ривенхем посмотрел на корзинку, затем перевел взгляд на Нору:
— Как удобно.
Под его пристальным взглядом Нора постаралась сохранить спокойствие.
— Мне уже приходилось видеть этот ваш взгляд, — заметила она. — В Лондоне, когда кто-то в споре приводил аргумент, который вам казался вздорным, вы таким взглядом сбивали противника с толку, заставляли его запинаться. Но сейчас не о чем спорить. Я действительно несу угощение.
Ривенхем отпустил поводья, позволяя жеребцу дотянуться до булки.
— Значит, вы наблюдали за мной в Лондоне?
Зачем она в этом призналась? Наверное, это лес на нее так подействовал. Должно быть, на нее влияет магия этих мест. И на него — тоже, ибо Эдриан шагнул к ней и мягко произнес:
— Я тоже наблюдал за вами, но ни разу не поймал вашего взгляда.
Нора стояла словно завороженная. «Я наблюдал за вами». Его присутствие, взгляд обжигали ее. Кожа горела. Нора выставила перед собой корзинку, как будто пыталась отгородиться от Эдриана.
— Когда я увидел вас впервые в обществе вашего мужа, — продолжал он, — вы поморщились от его прикосновения. Я чуть не убил его на месте.
Нора хотела что-то сказать в ответ, но голос изменил ей. Она с трудом держалась на ногах.
— Потом я еще долго колебался, думая, что убить следовало бы вас, — ровным тоном продолжал Эдриан. — Ибо если у вас хватало мужества выносить его, значит, не трусость заставила вас отвергнуть меня.
Конечно, дело не в трусости, да он и сам это прекрасно знал.
— У меня не было вы...
— Вам будет приятно узнать, что я справился с ненавистью к вам, — произнес он все тем же тихим, бесстрастным голосом. — Я помню вечер, когда окончательно победил ее. Вы в темно-красном платье танцевали сарабанду с герцогом Ормондом и споткнулись. Кто-то рядом со мной высказал предположение, что вы беременны. Ия решил, что легче вообще не думать о вас.
Какой яркий свет в этом лесу! Слепит глаза. У Норы даже слезы выступили. Что за горькая ирония прозвучала в его словах! Нора тоже прекрасно помнила тот вечер. Недовольство мужа, презрение двора приводили ее в полное отчаяние. Казалось, ее окутала вязкая мгла. Одно его доброе слово значило бы для нее все на свете.
Но не сейчас. Она больше не слабая перепуганная девочка без друзей и поддержки.
Нора резко вздохнула:
— Ну что же, не думать обо мне — правильный ход. Вам он сослужил отличную службу. Что бы сказали ваши утонченные друзья, узнай они, что некогда вы признавались в любви женщине, над которой насмехается двор?
Эдриан стиснул зубы.
— Это точно. Каким дураком я бы выглядел, сохраняя привязанность к женщине, которая с такой охотой отдалась счастливой семейной жизни!
Несправедливость упрека обожгла ее как огнем.
— Да, прости Господи! И разве вы могли взамен предложить мне свою дружбу? Думаю, это тоже оскорбило бы вашу гордость.
— Так и есть, — ответил он с суровым взглядом. — Это было невозможно для нас обоих.
Наступило молчание. Нора пыталась справиться с гневом. Ривенхем прав — они не могли быть друзьями. Ее муж никогда бы этого не допустил.
— В любом случае, — продолжал Эдриан, — я никогда не был вашим другом, леди Тоу. А вы — моим. — По его губам промелькнула тень улыбки. — Никогда, — легко повторил он.
И собрал поводья. Конь повернул голову.
— Все же скажите, — произнес Эдриан иным тоном, — что вы делаете в этом лесу?
У Норы комок застрял в горле.
— Я же вам сказала... — с усилием начала она.
— У вас в волосах прутик, — заметил он, — а к юбке прицепился лист. Вы лазили на дерево. Зачем?
Нора вцепилась в корзинку. Его решительный тон заставил ее содрогнуться. Сейчас с ней говорил не прежний возлюбленный, а агент его величества.
— Я рассчитывала нарвать яблок для Пламмеров. Их сын сломал ногу.
Ривенхем недобро расхохотался:
