Салли Маккензи - Грешный маркиз
– И что же?
Она взглянула на Чарлза. Тот вопросительно вздернул бровь.
– Что – что?
– Что было дальше? Ваш отец целовал миссис Грэм, и…
– Вам мало? Кстати, я не видела, как он ее целует, но было ясно, что именно этим он и занимался. Ее прическа растрепалась, а ворот платья был расстегнут.
– Понятно. Значит, они изъявляли друг другу чувство привязанности. Может быть, любви. Как вы сказали – со дня смерти вашей матери миновало уже семнадцать лет?
– Какая разница?
– У миссис Грэм была толпа предшественниц?
– Разумеется, нет! Мой отец – слуга Бога.
– Конечно. Значит, не исключено, что он готов жениться еще раз, обнаружив, что любит миссис Грэм.
– Он слишком стар, чтобы жениться. – Мысль о том, что миссис Грэм войдет в дом викария на правах законной жены, была ей ненавистна.
Они всегда были втроем – отец, Мэг и она. Никого больше. Эмме казалось, так должно быть всегда.
– Милая, – сказал Чарлз, беря поводья в одну руку и осторожно ослабляя хватку ее пальцев, – вашему отцу едва перевалило за пятьдесят. Не так уж он и стар.
– Но мне не нужна мать!
– Уверен, миссис Грэм это знает. Вам двадцать шесть, а Мэг семнадцать. Вполне может статься, что уже в этом году вы обе найдете себе мужей – по крайней мере, вы найдете. Меня. Тогда ваш отец останется совсем один. Надо радоваться, что он встретил миссис Грэм.
Эмма выпустила руку Чарлза. Так она и знала – он не поймет! Да и как ему понять? Он ведь мужчина.
– Я не собираюсь замуж.
Он улыбнулся и перевел взгляд на лошадей.
– Может быть. Выбор за вами. Так предоставьте же и отцу право решать самому.
– Вы не понимаете! Он мой отец. У него есть долг в отношении семьи.
– Милая, но он еще и мужчина.
Эмма разглядывала собственные руки в перчатках.
– Я думала, он любит только нас с Мэг. Она-то ему зачем?
– Это другой вид любви. Эмма, вы знаете хоть что-нибудь о потребностях мужчины? Его желаниях?
Эмма покачала головой. Что может быть важнее для человека, чем его дети? Она так старалась содержать как следует дом, стать матерью для Мэг. Что она сделала не так? Что упустила?
– Нет, – призналась она, – не знаю.
– Тогда, любовь моя, придется вам показать.
Глава 3
Этот поцелуй был другим. Тот, первый, сухой и прохладный, просто пощекотал ей губы. Этот вышел горячим и влажным. Рот Чарлза накрыл ее губы, язык требовательно приник к щели между губами. Она ахнула и впустила его внутрь.
Кто бы мог подумать, что такое возможно? Его язык у нее во рту: легкие толчки, когда этот язык двигался глубже, давление его губ, их движение; запах его мыла, его кожи.
Язык ушел из ее рта, и она захныкала. Тогда он проник в нее снова, и на сей раз она застонала. Ей пришлось вцепиться в его плечи – иначе она рисковала свалиться с коляски.
Боже правый, она чувствовала трепетание своего тела в таких местах, о которых не могла помыслить без смущения! Сердце стучало, словно колокол. Наконец Чарлз мягко выпустил ее, и она поежилась, растерянно моргая. Его завораживающие губы улыбались, но глаза горели огнем неутоленного желания – тем же самым, что полыхал сейчас в ее теле.
Значит, это все, что она и наблюдала на террасе Найтсдейла много лет назад? Наверное, не совсем то. Женщина, что была с Чарлзом, сошла бы с ума, как сейчас Эмма!
– Что вы со мной только что сделали?
– Лишь малую часть того, что хотел бы, Эмма.
Как очаровательна Эмма в своем изумлении! Он и сам ощущал некоторое замешательство. Если бы не застоявшиеся лошади, кто знает, как далеко он мог бы зайти. А. ему нельзя было заходить далеко. Они в открытом экипаже на дороге. Неподходящее место, чтобы посвящать девственницу в таинства любви.
– Милая, в следующий раз мы будем не в коляске, и нас не станут торопить двое готовых сорваться с места чистокровных скакунов.
– В следующий раз? Будет следующий раз?
– Разумеется! Как только я смогу это устроить.
– Милорд! – Эмма, кажется, очнулась наконец от любовного оцепенения. Щеки залил восхитительный розовый румянец. Она поправила очки. – По-моему, это в высшей степени неприлично.
– Согласен, очень неприлично. – Он улыбнулся. – Но так восхитительно!
Эмма смотрела на дорогу прямо перед собой.
– Полагаю, нам следует вернуться в Найтсдейл.
Чарлз послушно щелкнул кнутом.
– Не думаете ли вы, что теперь вам следует называть меня по имени? «Милорд» звучит несколько лицемерно после того, как мы некоторым образом сблизились.
– Уверена, что нет.
– Нет? А как бы вы это назвали? Ведь мой язык…
– Милорд!
– Если не хотите, чтобы я подробно описал все, что делал, зовите меня Чарлзом. Впрочем, я хотел бы продолжить перечисление.
– Милорд, прошу вас!
– Продолжить? С превеликим удовольствием. Может быть, мне стоит сказать также, что еще я стану делать, когда мой язык снова…
– Чарлз! – Эмма схватила его руку и сильно встряхнула.
– Видите? Совсем несложно, правда?
– Я предпочла бы продолжать остаток пути молча.
– Отлично. Я знаю, что меня развлечет: буду представлять себе все те восхитительные штуки, которые мы проделаем, как только представится возможность.
Мисс Петерсон не проглотила наживку. Чарлзу пришлось довольствоваться собственными фантазиями – как он снимает с нее одежду, предмет за предметом, открывая восхитительное тело. Воображение работало отлично. Он снова заерзал на сиденье. Слишком оно разыгралось, воображение! Стоит обратить мысли на что-то менее воодушевляющее.
Эмма тихо вскрикнула – нечто среднее между всхлипом и стоном. Он взглянул на нее. Хмурясь, она рассматривала собственные руки. Кто знает, где блуждают ее мысли? Или она тоже думает, как они вместе… Жаль. Ей бы тогда улыбаться, а не хмуриться. И не улыбаться – стонать. Извиваться от желания.
– Вам не нравится фасон перчаток, моя дорогая?
Она глухо сказала:
– Не может быть, чтобы отец занимайся этим, с миссис Грэм.
– Ну, если вы так считаете…
– Он не мог… или мог?
– Не могу утверждать наверняка, но, дорогая, само ваше присутствие в этом мире указывает, что все-таки мог.
Она закрыла рот ладонью:
– Неужели именно так зачинают детей?
Чарлз едва сдерживал смех.
– Не совсем, но некоторое отношение к их зачатию это имеет.
– Насколько?
– Ах, милая, как бы мне хотелось показать вам! – Он все-таки рассмеялся, поняв, что снова ее разозлил. Будь у Эммы под рукой фарфоровая собачка, она решительно разбила бы ее об его голову. – Это можно сравнить с вступительными тактами вальса. Только начало, а потом следует сделать еще много-много шагов.
– Мисс Петерсон!
