Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
– Я упала в одну-единственную! Но на улице такой дождь! Мне хотелось посмотреть, что творится в городе, вот я и прогулялась.
Без всяких видимых причин Катрин вдруг овладело безудержное веселье. Лоиза никому не расскажет о ее прогулке, она добрая. И как целителен смех для усталых напряженных нервов! Катрин казалось, что она в жизни еще не смеялась, что она впервые узнала, что такое смех. Сколько ужасов она перевидела за сегодняшний день… Катрин отошла от очага и принялась расстегивать платье. Лоиза, продолжая ворчать, открыла большой сундук, стоявший возле очага, и протянула сестре чистую рубашку и зеленое полотняное платье.
– Ты прекрасно знаешь, Катрин, что я ничего не скажу, чтобы тебе не попало, но, пожалуйста, больше не вытворяй ничего подобного. Мне… мне так страшно за тебя! Сегодня произошло столько ужасных событий!
Лоиза не притворялась, ей и в самом деле было страшно. Она была бледнее обычного, под глазами легли черные тени. Скорбная складка затаилась в уголке губ. Весь день не шли у нее из головы угрозы Кабоша. Катрин стало ужасно стыдно. Она бросилась сестре на шею и стала ее целовать.
– Обещаю тебе! Обещаю больше не вытворять никаких глупостей!
Лоиза улыбнулась ей без тени обиды.
– Пойду навещу мадам Пигасс, узнаю, как она себя чувствует, – сказала она, накидывая на плечи теплую шаль. – Заодно скажу маме, что ты вернулась… от крестного. А ты поешь и ложись скорее в постель.
Катрин хотела было задержать Лоизу еще немного на кухне, но ее чуткое ухо не слышало никакого подозрительного скрипа в мастерской. У Ландри было достаточно времени, чтобы помочь Мишелю спуститься в погреб, закрыть люк и отправиться восвояси. Хлопнула дверь и за Лоизой.
Оставшись одна, Катрин вытащила из ларя каравай хлеба, отрезала ломоть потолще, положила полную миску рагу, вкусно пахнущего бараниной и шафраном, взяла с полки горшочек меду и налила в кувшин ключевой воды. Нужно было воспользоваться неожиданным одиночеством и как следует накормить Мишеля. Этой ночью ему понадобятся силы.
Мысль о том, что он так близко от нее, здесь, у нее под ногами, переполняла ее радостью. Ей казалось, что крыша ее дома стала крыльями ангела-хранителя, распростертыми над ней и над Мишелем. Ничего дурного не могло с ним случиться, пока он будет под кровом «Ковчега обручального кольца»!
Она задержалась у повешенного в кухне зеркала и внимательно всмотрелась в бледное отражение. Впервые в жизни ей захотелось быть красавицей, красавицей вроде тех, которых со смехом подхватывают школяры на улице. Со вздохом провела Катрин рукой по груди – платье едва-едва оттопыривалось. Тощие у нее шансы соблазнить Мишеля, что и говорить. Она взяла корзинку с едой и направилась к погребу.
В мастерской Гоше было тихо и пусто. Вдоль стен аккуратно расставлены станки, перед ними скамеечки. Инструменты висят по стенам на гвоздиках. Большие шкафы с ювелирными изделиями, открытые днем, чтобы посетители могли их рассмотреть, теперь крепко заперты на все замки. На конторке лежат только маленькие весы, на которых Гоше взвешивает камни. Окна прикрыты толстыми дубовыми ставнями. И дверь у них тоже дубовая, она вот-вот хлопнет, возвещая, что вернулась Лоиза.
В полу крышка люка с большими железным кольцом. Катрин открыла ее не без труда и, светя себе свечкой, зажженной от уголька, осторожно спустилась в погреб.
Мишеля она не увидела: погреб, устроенный в опоре моста, был довольно-таки сильно загроможден. В нем держали дрова, воду, овощи, бочку с засоленной свининой, инструменты, лестницы, и среди всех этих вещей оставался только узенький проход, который вел к небольшому окошку – худенький мальчик вполне мог в него пролезть.
– Это я, Катрин, – прошептала девочка, предупреждая Мишеля, чтобы он не испугался.
За поленницей послышался шорох.
– Я здесь, за дровами.
И тут же, посветив свечой, она увидела Мишеля. Он снял с себя рубище мнимого паломника и лежал на нем, привалившись спиной к поленнице. Серебряное шитье колета мягко мерцало в полутьме, свеча заливала лицо живым золотым светом. Он приподнялся, собираясь встать, но девочка замахала на него руками. Она присела на корточки и разложила принесенные припасы. От рагу шел пар, и пахло оно необычайно ароматно.
– Вы, должно быть, страшно проголодались, – сказала Катрин ласково. – Вам нужно подкрепить свои силы. Я воспользовалась тем, что сестра ушла к соседке, и спустилась. В доме сейчас никого. Отец в Мезон-о-Пилье, матушка – у мадам Пигасс, которая собралась рожать. А Марион, наша служанка, неведомо где. Если все они вернутся к утру, вы без всяких затруднений выберетесь из Парижа этой же ночью. Ландри подойдет в полночь. Сейчас еще около десяти часов.
– Как вкусно пахнет, – сказал он с улыбкой, от которой Катрин почувствовала себя на седьмом небе. – Я и вправду очень проголодался…
Вгрызаясь белоснежными зубами в барашка, он продолжал говорить:
– Мне все не верится в собственное везенье. Я всерьез приготовился к своему последнему часу, к смерти. Я со всеми прощался, когда вы меня освободили и опять вернули на землю. Мне это так странно!
Мысленно он был далеко, усталость и печаль легли тенью на его красивое лицо, но волосы в свете свечи золотились по-прежнему. Он улыбнулся через силу. Мелькнувшее в его глазах отчаяние напугало Катрин.
– Но… ведь вам… приятнее же быть здесь, правда же?
Он взглянул на нее: она так встревожилась и была такой хрупкой в облаке своих чудесных волос, которые успели высохнуть и снова светились. Зеленое полотняное платье делало ее похожей на прелестную лесную дриаду. И ее широко распахнутые глаза тоже. Глаза ланей – он так любил преследовать их, когда был мальчишкой…
– Я был бы неблагодарным чудовищем, если бы ответил, что неприятно, – ответил он ласково.
– Тогда… поешьте меду. И скажите, о чем вы думали. У вас стали такие грустные глаза.
– Я думал о своей родине. И дорогой в Монфокон я думал о ней. Думал, что больше никогда ее не увижу, и от этой мысли мне было больно.
– Но теперь-то вы знаете, что увидите! Теперь-то вы на свободе!
Мишель улыбнулся, отломил кусок хлеба, обмакнул его в мед, откусил и стал рассеянно жевать.
– Знаю, а думаю все-таки по-прежнему. Что-то говорит мне, что я никогда уже не вернусь к себе на родину в Монсальви.
– А вы не думайте! – сурово приказала Катрин. – Черные мысли у вас от усталости. Вот прибавится у вас сил, вы почувствуете себя куда увереннее, и мысли переменятся.
Оброненное Мишелем слово заронило любопытство в Катрин: интересно, а какая она, его родина? Она хотела знать все об этом мальчике, который заворожил ее. Она подошла к нему поближе и смотрела, с какой жадностью он пьет.
