Елена Езерская - Принцессы тоже плачут

Елена Езерская

Принцессы тоже плачут

Глава 1

Ультиматум

«Сердечный друг, душа моя Сашенька! Вот уже неделю, как я лишена возможности видеть тебя, говорить с тобой, прикасаться к тебе. Я знаю, что долг удерживает тебя в Красном Селе, но мне так не хватает твоей силы и уверенности, чтобы сопротивляться неприязни двора и холодности Государыни. Противоречия, ставшего между мною и всем миром, уже не скрыть, и я предчувствую неизбежность нашего расставания. И оттого еще сильнее мне хочется прижаться к тебе, обнять и поцеловать, чтобы запомнить миг нашего счастья и светом его проложить себе дорогу через тернии дворцовых злословий. Я каждый вечер горячо молюсь Деве Марии, заступнице и благодетельнице святой любви. С Ее образом всегда рядом и твой портрет, что ты подарил мне перед отъездом, он поддерживает меня в моей вере, что страданиями благородное наше чувство только окрепнет, и мы сможем когда-нибудь не разлучаться более ни на минуту, ни на мгновение. Но приходится быть осторожной. Вчера фрейлина Салтыкова, явившись звать меня на чтецкий вечер к Государыне, словно ненароком сбросила твой портрет со столика. Я спросила, не осознанно ли она унизила образ Наследника Российского престола? На что злодейка отвечала, что более унизить его уже невозможно. Прямо и не знаю, как удалось сдержать тогда слезы и сохранить гордость перед нею:.. Я все острее с каждым днем чувствую твое отсутствие, сердце отзывается болью на эту пустоту. Люблю тебя безмерно! Всею душою и телом принадлежу лишь тебе, ты моя судьба и божественное предначертание. Я хотела противиться этой страсти, но она дана нам свыше, и никто не имеет права ни осуждать нас, ни препятствовать нам. Возвращайся как можно скорее! Если оке, паче чаяния, Государь позволит тебе оставить маневры хотя бы на день, знай, ты ожидаем, ты один и в моем сердце, и в моих покоях. Не мыслю иного суженого, кроме тебя. Видит Бог, я готова на любые жертвы и страдания, но быть вдали от тебя — так жестоко! Шлю эту весточку с нарочным. Доверенная моя, Натали, исхитрилась отправить письмо одним ей ведомым способом. Она единственный мой соратник в борьбе за нашу с тобою любовь. И если бы сердце мое не выдержало мук, и ангелы увлекли меня в лучшие миры, знай, что я не желала бы для тебя спутницы иной, нежели княжна Репнина… Целую уста твои, верная тебе по гроб жизни Ольга».

Александр Николаевич Романов со вздохом, в котором было столько невыразимой сердечной тяжести, отложил в сторону душистый листок. Он сидел на полу своей спальной и разбирал письма Оленьки Калиновской, разбрасывая их по ковру, словно ставшую тесной одежду. Ему и впрямь было тесно, цесаревича душили слезы.

Ольга уехала. Ее отняли у него… нет, он сам позволил свершиться ужасной несправедливости, он предал любовь во имя высших интересов государства, обрек две близкие души на одиночество среди чужих и равнодушных им людей. Сейчас же оставалось довершить предательство. Он должен не только вырвать Ольгу из своего сердца, но уничтожить любую память о ней, чтобы потом вступить в новую жизнь, где уже не будет ни такой любви, ни такой верности…

Александр поднялся с ковра. В дверь, извиняясь, робко протиснулся Гаврила. Слуга был вроде столбового дворянина среди императорских крепостных, семья Гаврилы попала в услужение еще при дворе Петра Третьего, а сам Гаврила приставлен к цесаревичу и следовал за ним с малолетства. Гаврила наследника любил, как умеет только русский человек любить Богом ему данного государя — до слез, до исступления, до полного в нем растворения. И потому душевную драму хозяина переживал как свою, и даже больше.

Гаврила с сожалением взглянул на веер разворошенной переписки на полу и покачал головой.

— Кажется, батюшка и матушка ваши по коридору проследовали. Никак к Вам идут. Здесь принимать будете?

— Нет, — резко сказал Александр. — Здесь непорядок, я сам выйду им навстречу. А ты, любезный друг, прибери-ка все это.

— Изволите велеть собрать?

— Собрать и сжечь.

— Да как же… — растерялся Гаврила. — Это же…

— Это все в прошлом. А прошлое не должно мешать нам жить дальше.

— Слушаюсь, Ваше высочество.

— Сожги, чтобы даже пепла не осталось.

— Как прикажете, Александр Николаевич, — Гаврила принялся осторожно подбирать листы и ароматные записочки с пола.

— Да не церемонься ты, — с намеренной грубостью осадил его Александр, видя бережность, с которой слуга собирал с ковра письма Ольги. — Все кончено, все прахом пошло, а прах — к праху, и — развеять по ветру. Без следа…

Александр вышел в гостиную в тот момент, когда лакей распахнул двери из коридора для царствующей четы.

— Maman, papa, — сухо и откровенно церемонно приветствовал родителей Александр. — Я не ожидал вас увидеть.

— Это сюрприз, — улыбнулась государыня, стараясь не обижаться намеренности сыновнего выпада. — Мы только что с прогулки.

— И это первый снег вдохновил вас на встречу со мной?

— Если иметь в виду ледяную суровость, с которой ты изволишь разговаривать с матерью последнее время, то да, — язвительно заметил Николай.

— Оставь, Нике. Мы не должны пенять Саше на его жестокость. У него переходный возраст, Наш сын становится будущим императором, а это требует изрядного напряжения души.

— И заставляет навсегда вырвать из груди сердце! — воскликнул Александр.

— Сердце — враг государя, — поморщился Николай. — И сейчас мне кажется, я был не прав в выборе спутника для прогулки, проветриться стоило скорее тебе, чем твоей матери.

— О, да! — в голосе цесаревича звучало столько сарказма. — Неплохо было бы пройтись. Мне все равно нечем больше отвлечься.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Александра.

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

— Если ты опять про Калиновскую… — начал было император.

— То Вы немедленно наставите меня на путь истинный, объяснив в который раз, что я не понимаю своего предназначения и в чем мое счастье? Или примитесь убеждать меня в том, что я должен, наконец, перестать думать о женщине, что составляла счастье моей жизни? Мама, отец — как вы могли скрыть от меня, что собираетесь насильно выдать ее замуж? Вы удивлены? Вы думали, что я этого не узнаю? Я же предупреждал вас, ничто не может укрыться от любящего сердца. Кажется, это была Ваша идея, Государыня?

— Что за тон, Саша? — поморщился Николай.

— И Вы опять не слышите меня!

Вам нет дела до моих чувств, Вас заботит только мой тон! — с горечью отозвался Александр.

— Саша, ты никогда бы не решился всерьез задуматься о браке, пока Калиновская оставалась рядом с тобой, — поспешно сказала Александра Федоровна.