Миган Маккини - Как прелестна роза

Миган Маккини

Как прелестна роза

Мундиров серый цвет

И вот окончилась война,

Проигранная нами.

Враг был сильнее, но страна

Гордится нашими полками.

Отчаянно сражались мы,

На нас позора нет,

И символ доблести для нас -

Мундиров серый цвет.

Глава 1

Как прелестна роза

Красная в саду,

Ландыши душистые нежатся в лесу,

Ключевой водицы чиста струя,

Но всего прекрасней любовь моя…

ИЮНЬ 1875 г.

Казнь была скверная.

Произошло то, что доктор Эмосс ненавидел больше всего на свете. Он оглядел семь трупов, накрытых белым полотном, которые лежали в его маленьком кабинете. Даже эти люди, злодеи из банды Доувера, заслуживали того, чтобы их отправили в ад более коротким путем, резким движением затянув на шее петлю. Но эта казнь была совсем не такой. По крайней мере, последние минуты оказались ужасными.

Покачав головой, доктор сдвинул на лоб очки и вновь принялся за работу. Он целый день возится с этими бандитами. Сначала наблюдал, как их вешали по очереди, пока все семь тел, обмякшие и безжизненные, не застыли в торжественной неподвижности в клубах пыли, поднимавшейся из-под лошадиных копыт. Потом он помог снять трупы с виселицы и их приволокли кнему в кабинет. Данден — городишко небольшой; похоронного бюро здесь нет, поэтому готовить мертвецов к погребению — это обязанность его, доктора Эмосса. С полудня он обернул в саваны пять трупов и теперь занимался шестым.

Доктор наклонился над плевательницей, но сплюнул мимо, и его слюна бесформенной оспиной улеглась на пыльном деревянном полу. В открытую дверь своего кабинета, над которой снаружи была прибита облезлая вывеска «Стрижка, помывка, бритье — 10 центов; моментальные хирургические операции», он видел весь город до самой восточной окраины; там, на широкой безымянной коричневой равнине, семеро мужчин копали семь могил.

В кабинете сгущались тени. Надвигалась ночь. Доктор стянул сапоги с шестого мертвеца и заглянул ему в рот, — нет ли у парня вставных зубов из слоновой кости, которые городские власти могут продать, чтобы окупить расходы на казнь. Доктор Эмосс обернул бездыханное тело бандита, затем перечеркнул в списке его фамилию.

Теперь предстояло самое трудное. Остался последний мертвец, седьмой. Он был самым опасным из этих преступников. Но о нем тоже придется позаботиться должным образом.

Маколей Кейн. У доктора Эмосса похолодела спина, едва он произнес про себя его имя. Он перевидел немало объявлений о розыске этого преступника, так что с закрытыми глазами мог назвать его имя и фамилию по буквам, как в прямом, так и в обратном порядке. Доктор Эмосс предпочел бы не связываться с таким дьяволом и ему подобными. Бог каждому воздает по заслугам. Из семи казненных больше всех мучился Кейн.

Доктор неохотно бросил взгляд на седьмой труп под покрывалом. Раньше ему не доводилось видеть, чтобы человек так отчаянно сопротивлялся, когда его сажали на лошадь и накидывали на шею петлю. Пришлось привлечь всех помощников шерифа, всех до единого. И даже в самый последний момент, когда на голову Кейну уже надели черный мешок и взвились вверх кнуты, готовые опуститься на круп коня, бандит продолжал сопротивляться, требуя, чтобы с казнью повременили, так как должна прийти телеграмма, доказывающая его невиновность.

Но никакой телеграммы не пришло.

— Сукин сын.

Да, мучительная казнь — мерзкое зрелище. И вспоминать-то тошно, как поднялась на дыбы лошадь, а тело Маколея Кейна судорожно забилось в петле, — все потому, что его шея оказалась слишком крепкой.

Когда все было кончено, помощники шерифа перетащили тело Кейна в кабинет доктора. Они перерезали веревку на связанных руках Кейна и благообразно сложили их на груди. А вот снять с головы черный мешок должен был доктор. Никто другой не хотел этого делать. Обычно, если человек долго мучается на виселице, язык вываливается у него изо рта, а на лице застывает гримаса ужаса: в последний миг он отчаянно пытается дышать и не может, потому что петля уже затянулась. Помощники шерифа, догадываясь, что предстанет их взору, с нескрываемым содроганием следили, как доктор высвобождает из мешка голову казненного бандита. Но прежде чем разбойника накрыли покрывалом, все с облегчением успели заметить на его заросшем неряшливой щетиной лице выражение умиротворения и покоя.

Подгоняемый чувством долга, доктор Эмосс покорно направился к последнему трупу. Скоро сюда придет шериф, чтобы перенести тела бандитов в могилы. Нужно поторопиться.

Доктор нагнулся за веревкой, чтобы перевязать саван. Тишину комнаты нарушало лишь жужжание зеленых мух, бьющихся об оконные стекла, да еще его собственное дыхание. Склонившись над телом, доктор протянул руку к простыне. И замер на месте.

На черные туфли доктора, купленные в магазине, плюхнулась маленькая капелька крови. Другой человек, наверное, не обратил бы внимания на такую мелочь. Менее опытный врач, возможно, даже не задумался бы об этом, но Джон Эдвард Эмосс прожил на свете больше шестидесяти лет и сорок из них проработал врачом; он прекрасно знал: из мертвого тела кровь не течет.

Разумеется, от веревки на шее казненного всегда остается рана, но кровь из нее лишь сочится, а не льется ручьем, как из тела Кейна, стекая со стола прямо на его ботинок.

У доктора Эмосса волосы на затылке встали дыбом. Рукам не терпелось откинуть простыню, но ноги оказались мудрее. Он отступил на шаг.

Однако было поздно.

В горло вцепилась рука, неожиданно взметнувшаяся из-под простыни. Доктор взвизгнул, как луговая собачонка, угодившая в зубы койота, но его никто не услышал. Все жители города в этот момент находились у вырытых в степи могил, ожидая, когда начнут хоронить казненных бандитов.

Ни доктор, ни негодяй-разбойник не шевелились, оба на какое-то мгновение замерли в неподвижности, словно изваяния. В тишине кабинета отчетливо слышалось тяжелое скрипучее дыхание Кейна, с жадностью заглатывавшего ртом воздух.

Не зная, как высвободиться из железной хватки бандита, доктор беспомощно прохрипел:

— Ты только сейчас ожил, сынок? Разбойник рывком сдернул с лица простыню. Вид у него был жуткий. Слишком жуткий, чтобы можно было поверить в чудо, И когда он заговорил сиплым голосом, чувствовалось, что каждый произносимый звук доставляет ему нестерпимую боль.