Дети в сети. Шлем безопасности ребенку в Интернете - Мурсалиева Галина
«Конечно, я знала, что отец его ушел из семьи. Это было примерно два с половиной года назад, я это хорошо помню. Но, по-моему, его уход для мальчика был совершенно неощутим. Отец по-прежнему принимает активное участие в воспитании сына, поддерживает самый тесный контакт со школой, помог нам оборудовать компьютерный класс. В прошлом году он отправил Руслана с матерью отдыхать на Кипр, прекрасно его одевает, дарит подарки, не скупится на деньги. Руслан практически ни в чем не был ущемлен. Многие его ровесники просто бы мечтали жить так, как он. Поэтому у нас, педагогов, он особых беспокойств не вызывал». (Из разговора с классной руководительницей Руслана.)
…Боковым зрением Руслан увидел еще одну афишную тумбу и ускорил шаг, чтобы не напороться вновь на взгляд молодого пианиста. Он закурил. Конечно, это было рискованно – идти по одной из ближайших к дому улиц города и курить вот так, не прячась, в открытую. Знакомые могли повстречаться в любую минуту, но теперь, после разговора с Тушей, ничего уже было не страшно. Что там сигарета, теперь можно заявиться к директору школы пьяным – все равно… Мосты сожжены.
Он улыбнулся, представив, как повеселятся ребята, если завтра, когда они соберутся отмечать его день рождения, он расскажет, как она отреагировала на озвучание давней ее клички. Быстрая ходьба и несколько сильных затяжек сделали то, с чем не справился он, прибегнув к старому испытанному способу заигрывания с собой – воспоминанию о чем-то хорошем. Стало чуть полегче, и он почувствовал, правда приглушенное, но все-таки раскаяние – бедная Туша. Прозвище классной досталось им от старшеклассников, Туша и Туша…
Руслан впервые за все долгие годы учебы в школе подумал о том, что это должно быть очень обидно. Но тут же вспомнилось, как давно, еще в седьмом классе, она, призывая к порядку расшумевшихся ребят, спекулировала именем Олега. Сказала: «А ну тихо, забыли, как ревели все в три ручья на кладбище всего неделю назад?» А у Руслана поневоле крепко сжались кулаки – Туша! Огромная, тупая, бесчувственная – ничем ее не сдвинешь, ничего не объяснишь…
Дым больше не помогал, скорее наоборот – раздражал. С каждой новой затяжкой, казалось, все ощутимей и ощутимей становится в сердце кусочек жира. Руслан сел на скамейку ссутулившись, согнувшись, как старик. Подумалось: наверное, и вправду отравился. Внутри было что-то чужое, давящее. Вспомнил – это же пули, а никакой не жир. В него стреляли сегодня. Он увидел сразу два дула пистолетов, сначала одно, через минуту – другое. Стрелял сначала Серебристый. Потом – отец… Его уложили на большой операционный стол. Все вокруг сверкало ослепительно-напряженной белизной, даже лица склонившихся над ним медсестер и врачей. Только самый главный врач, хирург, у которой было почему-то лицо Наташи, была спокойна, ласкова и улыбчива. Она приговаривала: «Еще немного, еще чуть-чуть, потерпи. Сейчас». А потом так радостно выдохнула: «Ну вот и все, вот чем в тебя стреляли». Она принялась раскручивать туго скрученные бумаги, а когда раскрутила, разгладила, то показала всем, и все ахнули – семь десятидолларовых банкнот, намокших, поблекших, окровавленных. «Как же ты жил? – спросили его. – Как дышал?» А Наташа гладила его по голове и жалела больше всех остальных.
– Парень, ты не заснул здесь, часом? – Руслан поднял голову и увидел пожилого человека. Тот смотрел на него по-доброму, участливо, в одной руке у него была тросточка, на голове шляпа, а над головой – зонт. Зонт плавно опустился вниз и оказался над головой Руслана. – Что же ты сидишь здесь под дождем, промок совсем, – сказал мужчина. – Э, да ты бледный какой.
И Руслану в ту же минуту захотелось рассказать ему обо всем. В горле пересохло, и голос получился глухим, тихим, когда выдавилась первая фраза:
– Мне плохо.
– Плохо? Что, сердце? Сейчас, мой хороший, сейчас. – Мужчина полез в карман, а Руслан понял, что сейчас он извлечет оттуда какие-нибудь таблетки, отделит одну, заставит выпить, и все. И уйдет.
В ту же секунду его как ветром сдуло со скамейки. Он убежал. Мужчина долго что-то кричал ему вслед, звал.
«22 сентября. Мне часто снится один и тот же сон. Он повторяется почти во всех деталях. Как будто мы с Олегом поднимаемся по лестнице «Детского мира», обсуждаем вместе, какие сможем купить краски на те деньги, что есть у нас двоих. А когда уже выбираем, я засматриваюсь на классные кисти, потом поворачиваюсь, а Олега нет рядом. И всякий раз на этом месте меня охватывает такой ужас, что я начинаю кричать.
А потом меня оказывается так много, что я бегу сразу одновременно по всем этажам, по всем отделам. Я натыкаюсь на людей с пакетами, и у всех у них вываливается из пакетов всяческая дребедень – коробки с обувью, штаны, ранцы. И горы всех этих вещей перекрывают мне дорогу, я никак не могу из них выбраться и кричу людям, объясняю им по-человечески, что друг исчез, что надо его остановить, что я знаю, что с ним случится, если я не успею. А они, вместо того чтобы расчистить дорогу, помочь выбраться, повторяют, как терминаторы: «Выпей, мальчик, валерьяночки», – и все все как один звенят флаконами с желтыми таблетками. Звон от этих таблеток стоит такой, будто внутри меня разорвалась какая-то железная пружина – дребезжит, дребезжит, дребезжит. А потом еще визг тормозов, и я знаю – Олега снова больше нет». (Из записной книжки Руслана.)
– В последнее время мне с ним было трудно общаться, хотя раньше он был моим лучшим другом. У нас раньше даже было РИО – это дружба троих, название от первых букв наших имен – Руслана, моего и Олега. В седьмом классе Олег умер, попал под машину. Все переживали, но так, как Руслан, – никто. Страшно вспомнить, сколько ему тогда скормили валерьянки. Он не хотел жить, хотел броситься под машину. Именно под машину – раз Олега задавила машина. Он мне сказал, что это предательство – жить теперь, что он себя приговорил – именем РИО. А потом решил сделать какой-то рисунок, посвященный РИО, и очень много работал. Как раз тогда же от него отец ушел. Ну не от него, а в смысле от семьи. Но подарки всегда дарил, одежду продвинутую. Все думали, что Руслан давно успокоился и что все у него теперь в порядке. Ни черта он не забыл, я-то знаю, что не успокоился. Понимаете, если засмеется – сразу как-то резко оборвет себя. Он даже смех считал предательством по отношению к Олегу.
В восьмом классе ему очень помог изокружок, там руководительница была симпатичная такая, по-моему, он влюбился в нее. Во всяком случае, от него только и слышно было: «Наташа говорит, что…» Он как-то ожил, даже прежним казался иногда, таким, каким был до того, что случилось с Олегом. Но потом кружок распался, и снова: «жить противно, у всех один критерий – деньги». И что вообще, если он умрет, все забудут о нем точно так же, как забыли об Олеге. Но особенно он потушенным становился, когда приходил от отца. Уж не знаю, о чем он там с ним говорил, но только в эти дни он совсем был не в себе…» (Из разговора с Игорем Макаровым, другом Руслана.)
Домой все еще не хотелось… Предновогодний город зажигал разноцветные огни, ярко высвечивая стены домов и стекла окон, так похожие на обложки детских книг с причудливыми сюжетами сказок. Руслану подумалось, что все это, должно быть, очень весело рисовать. Он бы мог, только настроение нужно. Он свою работу теперь забросит, это решено. Там, в этой работе, было все, чем он мучился и о чем думал. Правда, рисовать было невесело, даже тяжело. Потому что все, что он рисовал, было связано с РИО. Серия рисунков, посвященная РИО. Хотя бывало и по-другому – здорово, весело. Так бывало, когда вдруг, после невыносимых, долгих раздумий неожиданно получалось. Получалось так, что Руслан понимал – Олегу бы это понравилось. И вот за эти минуты стоило мучиться, стоило, но… Теперь – все. Это никому не нужно. А нужно становиться другим человеком. Так сказал отец, и он прав. Потому что даже Динка, она, которая умеет рисовать львов! И все равно с Серебристым, с его оранжевым «мерсом»… А над Русланом все всегда будут смеяться, потому что он – не от мира сего. Надо срочно меняться. Умереть и воскреснуть новым человеком. Другим. Тогда все в жизни будет как по маслу. Только не интересно.
