Газета Литературы - День Литературы 143 (7 2008)

Чтоб спотыкалась шаг за шагом.

По февралям моей судьбы

Скитался дух родной избы,

Фуганок пел, шуршали стружки…

Отец над струганной доской

Молчал, застигнутый тоской,

Пуская дыма завитушки.

И всё, как сон! В печном кутке

Укроп сушился в узелке,

Дерюга, валенки, фуфайка…

А я — ни силы, ни ума! -

Ещё не знала, что зима -

Навек судьбы моей хозяйка.

Не поминая всуе мать,

Я всё ж училась понимать

Особый смысл того, что было

И будет до скончанья дней

В несообразности моей…

Февраль, февраль, я всё простила!

Другим и улица тесна,

А мне и валенки — весна…

БАЛЛАДА О СМИРЕНИИ

В самовязных шапчонках,

В болоньевых куртках

У подъезда сидят

Маривановна с Шуркой -

Так зовут во дворе

Неразлучных соседок

А у них что ни день -

Разговор напоследок.

В коммуналке с войны

Жизнь, как срок, отбывают,

Не семейно живут -

Бабий век доживают.

Замуж так и не вышли, -

А бусы носили! -

Просят всех — положить их

Могила к могиле.

Я гляжу из окна,

Из-за тюля и ситца

На простые,

Тоской опалённые лица…

Чем-то горьким в глазах,

Только суше и строже,

На семь мачех моих

Две подруги похожи.

К ним обменщики лезут -

(Квартира на третьем!),

Не стесняясь завидовать

Женщинам этим.

За "еврейский" этаж,

За окошко на Волгу

Предлагают не новую, правда,

Но "Волгу".

Эх, как сядут на "Волгу",

Нажмут на педали -

Мариванну да Шурку

Только здесь и видали!

По России покатят,

По снежной остуде -

Посмотреть, как живут

Новорусские люди.

То-то будет чудес!

Но… чудес не бывает:

Не квартира, а жизнь

У подруг убывает.

Комнатёнки оплатят,

Остатки прикинут,

Из комодов молчком

Платья смертные вынут.

МАЙЯ

Эта белая роща — не храм на Нерли,

Но шуршат мотыльки,

словно ангелов стая,

И цветёт бузина, и посёлок вдали

Называется Майя.

Осенённая лёгкой прохладой берёз,

В полушалке

с листками по белому полю,

О любви я уже не тоскую всерьёз,

Никого не неволю.

Постою над серебряной рябью реки,

Тишину попрошу:

— До пришествия лета

Майским именем Майя меня нареки

Ради благости этой.

Ради вечной разлуки, что будет горька,

Полюбуйся, как ветку к груди прижимаю,

Как протяжно плывут надо мной облака

По небесному маю!

А когда загустеет зелёная кровь

Бузины и берёз — перед белой поляной

Повинюсь,

что любовью звала нелюбовь,

И останусь Татьяной.

***

Без вещего сна, без высокого звона,

Без плеска невидимых крыл

Душа, словно вытравленная икона,

Небесных лишается сил.

Бормочет пустое,

не может вместиться

В испытанный болью канон,

А белая ночь — синекрылая птица,

Садится на чёрный балкон.

И снова, и снова по стёртому следу

Пытается выжить душа -

Всплакнёт о любимых, ночную беседу

Со снегом начнёт не спеша.

И снова, и снова — сплошные начала:

Январь, покаянье, строка…

И то уже славно, что не одичала

В безмолвии долгом рука.

А год начинается, ангел нисходит

Холодную жизнь обновить,

Но кто его знает, твою ли находит

Он еле звенящую нить?!

***

Жёлтый цветок в придорожной пыли,

Серая, талая прель -

Мерклые краски холодной земли

Отогревает апрель.

Зимний мотив и весенний мотив

Так уязвимо-тихи…

Мятной микстурой таблетку запив,

Отогреваю стихи.

Ты, позабывший, какого числа

Праздник Татьянина дня,

Плед распахнув на четыре крыла,

Отогреваешь меня.

Кто там звонит в безответную дверь?

Чья это супится бровь?

Чтоб не заплакал с порога апрель,

Отогреваем любовь.

Отогреваем за тихим столом

Путь торопливых потерь…

Не торопись, не лети напролом

В лето, минуя апрель!

***

Иссушающи летние полдни, и всё ж

Перед жизнью реки

быстротечна жара…

Не бросай меня, август,

Еще потревожь,

Поволнуй золотые мои вечера.

Схолодеет вода, обомлеют ступни,

Станет звонкой и чистой

прибрежная рябь…

Догони меня, август,

К причалу верни,

Тетиву неизбежной разлуки ослабь.

На трамвайчик речной

кинет сходни матрос,

Потускнеет закатного солнца анис…

Научи меня, август,

Прощаться без слёз,

Без вечернего стона вослед: "Оглянись!"

Будет долго кипеть винтовая волна,

Будут плыть берега,

словно тени во сне…

Я люблю его, август,

но я не вольна

За любовью бежать по кипящей волне!

БЫТЬ ДОБРЕЕ

По глазам, по нахмуренному белобровью

Ничего не пойму, ничего не прочту,

Лишь смотрю на тебя

с нестерпимой любовью,

С пересохлостью горько-солёной во рту.

Вытребеньки творя,

что не всякий сумеет,

Надрываешься ты

раскрылённой душой…

Мудрено не сказать:

ветер вечности веет,

А родимый курень покрывается ржой.

Только жалость и может

простить не фальшиво

Пересортицу слов, понимая всегда,

Что ожогом страданья

сочувствие живо,

Остальное — болезненная ерунда.

Обжигались и мы,

как пустырной крапивой,

Холодящей

шершавостью мятной травы,

Но судьба и в страданьях

осталась красивой,

Сколько б ни облетело кудрей с головы.

И, старея, за истину не принимаем

Аритмию любви, аритмию весны,

Все бессонницы наши

от марта до мая -

Хоть и бродят во тьме,

но душевно ясны.

Мы не станем подделывать

метрику жизни,

Обольщать Вседержителя мира сего,

Но попробуй увидеть в Его укоризне

Искру боли моей — что труднее всего.

Регина ГРИГОРЬЕВА ОТТАЛКИВАЯСЬ ОТ ФИЛОСОФИИ

***

пока мы живы и здоровы,

пока мы ветрены, пока

не к месту сказанное слово

ещё не вяжет языка;

и можно оправдаться ленью,

и можно встать не с той ноги

и отложить на понедельник

все разговоры и долги;

пока спешит не жизнь, а время

и не сквозит из-за спины;

пока неощутимо бремя

неискупаемой вины.

***

взглядом пройдя от истока до устья,

не поразившись отсутствию грусти,

что ты насвистываешь у края,

пёструю гальку перебирая?

как ни иди ты, о чём ни тверди ты

вечнотекущей воде Гераклита,

что ни выдумывай — не поможет:

берег всё тот же и русло всё то же.

правду сказала мудрая дева:

сколько ни черпай справа и слева,

сколь ни ищи сокровенного знака,

женская суть и вода — одинака.

и потому не имеет значенья,

как и куда тебя сносит теченье;

полно хитрить, имена называя;

это — Река. а другой не бывает.

***

я рада этому, но счастлива иным,

хочу одно, а хочется другого,

так цель и смысл идут путём одним,

а свидевшись, не совпадут и словом.

так всё двоится: как ни посмотри,

не разберёшь — лицо или изнанка;

и сам ты где — снаружи ли, внутри;

и что таится — дар или приманка

в бесхитростной ромашке на лугу.

вот, чудится, уж сети наготове,

а я не берегусь и не бегу,

и мир меня поймал бы, да не ловит.

держи меня, сожми плотней кулак,

не позволяй мне просочиться мимо!

но, видимо, тебе милей вот так:

чтоб я — песком -gt; дождём -gt; туманом -gt; дымом -gt;

ДВА СОНЕТА

1.

есть нежная гармония кошмара,

есть вкрадчивая логика абсурда,

есть музыка (она жестокосердна),

лелеющая нас в ладонях мира

от сих до сих. скажи, какая мера

сверяет голоса ночного бреда,

и письмена на шкуре леопарда,

и хищный блеск рассеянного взора

из мглы. душа напряжена как хорда,

изогнута как лук. так ждут прихода

невесть чего неведомо откуда.

и я слежу, задумчивая дура,

как сеется сквозь пальцы Демиурга

застенчивая очевидность чуда.

2.

я звонница, пронизанная звоном,

светлица,

всклень исполненная светом,

страница, сплошь исписанная словом

единственным,

а смысл мне недоступен.

я столп,

несущий семь слоёв небесных,

я ствол,

сосущий семь земных истоков,

я свод,

собой укрывший семь вселенных

от сонма бед,

и нет мне в этом счастья.

вот быть бы мне

янтарноглазой зверью,

питать сосцами Ромула и Рема,

не ведая, где встанут стены Рима -

густого леса бессловесной тварью,

чужих щенков ощеренной защитой,

не ждущей и не знающей пощады.

когдатошней девоЧке

как сказать ей о том, что я знаю;

что совсем по-другому сбылось;

что всегда четверть шага до края

и что стоило, стоило слёз

на скамейке забытого мая

за неровной стеною дождя

по-киношному пальцы ломая,

ничегошеньки не понимая,

никого-то ещё не щадя…

***

лучи идут по кругу -

планида тяжела,