Джо Караганис - Медиа-пиратство в развивающихся экономиках

Наша работа обычно утверждает и подробно останавливается на этой перспективе. Мы ясно видим эти сдвиги в появлении новых цепочек производства и сбыта в самом низком конце медиа рынков — почти всегда незаконных вначале, но позднее эволюционирующих на смешанные рынки, включающих новую, легализованную конкуренцию. И мы видим это в диапазоне творческих конфискаций товаров, проверяющих границу между правомочным и несанкционированным использованием — часто обязывая пиратство платить.

Однако относительно записанных медиа наша работа подсвечивает более определенное преобразование в организации потребления: снижение собирания и намеренного управляемого приобретения, которое традиционно определило его или её отношения с медиа. По нашему представлению, этот отвлеченный потребитель все еще организует большую часть культурной области и существенную долю бизнес моделей и систем поставок аудиовизуальных медиа. Но также ясно, что это — сжимающаяся культурная роль, определенная эффектами дохода и наследством культурных практик.

В нашей работе предполагается, что собирание дает основание и в высшей, и в нижней точке спектра дохода. Среди привилегированных, технически грамотных потребителей одна из проблем — управляемый масштаб: растущий размер личных библиотек медиа отделяет записанные медиа от традиционных понятий коллекции — и даже от сильной уверенности о преднамеренности ее приобретения. В 2009 году обзор 1 800 молодых людей в Соединенном Королевстве обнаружил, что средняя цифровая библиотека содержала 8 000 песен, при этом в среднем 1 800 на один iPod (Bahanovich and Collopy 2009). Большинство этих песен — по другим данным до двух третей — никогда не слушались (Lamer 2006).

Такие числа описывают музыкальные и, все более и более, видео сообщества, совместно использующих контент в объемах десятков или сотен гигабайт, что уменьшает способности потребителей организовать или даже охватить в полной степени их коллекции. Основанные на объединении библиотеки, такие как составленные только для приглашения P2P сайты, влекут эту переформулировку норм, структурированных вокруг все еще большего количества разбросанных принципов собственности и организации. В таких масштабах многие из классических функций сбора становятся безличными, больше не управляемыми индивидуально и фактически, и в принципе. Связанный эффект состоит в том, что личная собственность становится более трудно специфицируемой и измеримой: потребительские опросы плохо приспособлены к отображению ландшафта, где знание опрашиваемого ненадежно. Исследования, основанные на определенных устройствах или медиа сервисов (такие, как горстка исследований, использующих данные iTunes), могут охватить только часть медиа ресурсов, в которых заинтересованы потребители. Все более и более мы живем в океане медиа, у которого нет никакого ясного происхождения или границ.

Несколько из наших исследований документируют напряженность между моделью собирания, у которой все еще есть практические и эмоциональные связи с физическими дисками, и «врожденной» цифровой моделью, у которой их нет вообще. Неизбежно эта напряженность накладывается на эффекты дохода, широкополосный доступ и возраст, и, следовательно, воздействуют на относительно небольшие части населения стран со средним и низким доходом. В этих обстоятельствах оригинальные товары продолжают играть разнообразные роли высокого статуса, как сигналы богатства или — как предполагается в нашем исследовании России — вежливой формы дарения.[37] Но даже за короткий промежуток в несколько лет, покрытый этим исследованием, заметно и подчеркнуто преобразование этих практик. Важная метрика в странах среднего дохода не медленный рост средних доходов, но быстрое снижение в цене технологии.

Второе и более существенное изменение потребления — во многих странах — рост массовых рынков для записанных медиа среди очень бедных, а также — во многих случаях — массовое производство записанных медиа очень бедными. Контуры этой революции можно проследить назад к глубокой демократизации и технологиям медиа пиратства 1980-ых — магнитофонной кассете и кассетному плейеру (Manuel 1993). Намного большая текущая волна цифровой медиа продукции в прошлое десятилетие основана на быстром росте дешевой инфраструктуры VCD и DVD, включая мульти форматные проигрыватели, компьютеры, горелки и диски — то и другое с заправкой дешевого пиратского контента. Потребительские практики на этом уровне организованы по-другому, с меньшим количеством приложения к CD или DVD как элементы частной коллекции, чем как товары, совместно используемые в пределах расширенных семей и сообществ. В этом контексте более обычно коллективное потребление — просмотр и слушание, отражающее более низкое число телевизоров, компьютеров и проигрыватели DVD в бедных домашних хозяйствах.

Ни высокодоходная, ни низко-доходная версия этого изменения не имеют большой убедительности в дебатах о принуждении к праву, по прежнему формируемых, как мы доказываем, ностальгическим представлением о потребителях как коллекционерах — людях, сознательно выбирающих между покупкой и пиратством определенного продукта для личного использования. И, несмотря на свидетельство уменьшения коллекционеров, удерживающих практики цифровой культуры, мы не ожидаем, что это изменится: реальный или нет, коллекционер — важная конструкция, закрепляющая персональную ответственность — и обязательство — в экономике авторского права. При сдвиге принуждения к праву от коммерческих посредников к потребителям, такой анахронизм даже более, а не менее важен.

Заявления о связях между медиа пиратством и наркотрафиком, контрабандой оружия и другими «твердыми» формами организованной преступности были частью дискурса принудительного применения права с конца 1990-ых, когда IFPI начал ставить вопросы о трансграничной контрабанде пиратских компакт-дисков (IFPI 2001). Заявленное о связи между пиратством и терроризмом — более свежее дополнение. В 2003, генеральный секретарь Интерпола, Ronald Nobl, «озвучил тревогу, что преступление интеллектуальной собственности становится привилегированным методом финансирования для многих террористических групп» (Noble 2003). В 2008 генеральный прокурор США, Майкл Мукэси, объявил, что «преступные синдикаты и, в некоторых случаях, даже террористические группы представляют преступление в сфере IP как прибыльный бизнес и видят в нем способ с низким риском финансировать другие действия» (Mukasey 2008). В 2009, Корпорация РЭНД опубликовала то, что является на данный момент самым исчерпывающим утверждением по теме: финансируемое MPAA сообщение с 150 страницами относительно связей пиратства фильмов с организованной преступностью и терроризмом (Treverton и др. 2009).

Пиратство коммерческого масштаба незаконно, и его тайная цепь производства и поставок неизменно требуют организации. В этом отношении оно принимает минимальную четкость организованной преступности. Кроме того, продажа пиратских CD и DVD часто концентрируется в бедных окрестностях и неорганизованных рынках, где распространены другие типы незаконной деятельности. Таковы точки формирования данных обстоятельств пересечения между пиратской экономикой и более широкими незаконными и полулегальными зонами неофициальной экономики. Было бы замечательно, если бы их не было. Но мы не нашли свидетельства систематических связей между медиа пиратство и более серьезными формами организованной преступности, не говоря уже о терроризме, в любом из наших исследований по странам. Что объясняет этот результат?

«За редкими исключениями люди, обеспечивающие, производящие и распространяющие этот пиратский материал, присоединяются к большим и опасным международным уголовным синдикатам». Пиратство кино не управляется «действиями мамы-и-папы… «Это делают головорезы с деловым нравом, которые финансируют эту деятельность деньгами, полученными от другой незаконной деятельности, такой как продажа наркотиков, контрабанда оружия и торговля людьми (с использованием тех же самых распределительных сетей), и которые, в свою очередь, финансируют эти другие действия деньгами, полученными от пиратства». Следовательно, «высока вероятность, что каждый доллар, фунт, песо, евро или рупия, потраченная на них, помещены в карманы плохих людей, которые потратят это способом, не совместимым с нашей безопасностью и благополучием». Наиболее тревожно, самодовольные дураки «вообще не имеют приступов растерянности при обращении к насилию или взяточничеству, чтобы провести свои операции, и они играют для сохранности».

Неизменное рациональное объяснение предполагаемой вовлеченности преступного синдиката и терроризма состоит в том, что пиратство — очень выгодное дело. Например, в отчете РЭНД утверждается (без объяснения), что «пиратство DVD… имеет более высокий коэффициент прибыльности, чем наркотики» (Treverton и др. 2009:xii). Это неправдоподобное заявление циркулировало в отраслевой литературе, начиная, как минимум с 2004.[38] Мы считаем документально зафиксировано, что пиратство было очень выгодным делом в период начала 2000-ых, когда производственное оборудование оптических дисков было дорогим, промышленным по масштабу и относительно дефицитным. Концентрация производства в нескольких странах создала международную пиратскую экономику, в которой некоторые страны появились как экспортеры оптических дисков (например, Малайзия, Болгария и Украина), в то время как другие стали, прежде всего, пунктами перегрузки или импортерами. Международная дистрибуция в этих обстоятельствах вовлекала контрабанду физических товаров и, следовательно, отражала и, в некоторых случаях, разделяла инфраструктуру сбыта для контрабанды другой поддельной продукции. В наших исследованиях Индии и ЮАР мы видим свидетельство того, что эта структура пиратства сохраняется в региональных торговых сетях, соединяющих Южную Азию, Ближний Восток, ЮАР и части Восточной Азии. Но также ясно, что такие сети маргинальны к большей пиратской экономике и быстро вытесняются расширением местного производства и свободным цифровым сбытом. Мы не видим свидетельства, что пиратство, за исключением нескольких специализированных рынков, все еще приносит высокую прибыль.