Пиксельный - Александр Александрович Интелл
– Но по мне, – продолжаю я – настоящие эмо совершенно другие. Эти же просто хотят на них походить. Но я не это хочу сказать. Моя знакомая, ее зовут Лена, она была очень хорошим человеком, и я надеюсь, таким же останется. Дак вот, на нее очень плохо, очень пагубно влияет это… – я деланно закатываю глаза и развожу руками – «общение» с данной субкультурой, если это сообщество можно так назвать. Хотя повторюсь, никакие они не эмо, а только кличут себя так, скрывая тем самым пакости, которые творят.
– По делу говорите.
– Да, да. По делу. Лена очень хорошая девочка, я ее знаю вот уже два года. Раньше она занималась вокалом, фантастически пела, великолепный голос, замечательные природные данные. До того как стать эмо, была культурна в общении, сговорчива, доброжелательна. Просто ангел. Отрада для матери, у который муж умер, когда Лене было лет пять.
– По делу говорите – устало повторил Сидоренко ака Вороненко.
– По делу. Дак вот оно, дело! Нынче я встречаю ее в компании с этими ублюдками, – мент кидает на меня носуждающий взгляд – взялась одеваться как они, бросила занятия по вокалу, курит, пьет, шляется по заброшенным стройкам, пустырям, скверно разговаривает. И я так подозреваю, ведет неразборчивую половую жизнь. А сегодня я видел ее в ночном клуб, в состоянии наркотического опьянения. У нее были такие глаза, такие… не похоже на то, что дело обошлось парой бутылок пива.
– Ну это… вам к участковому надо. Пусть он с ней и разбирается. И вообще, по таким вопросам должна мать приходить. Ее ребенок. Вы-то ей кем приходитесь?
– Я… я просто друг и хочу помочь. Понимаете, она ведь себя убивает! И мать этого не видит. Поэтому она сюда и не придет! Она слепа!
– Инвалид что ли?
– Да нет же! Со зрением у нее все в порядке! Она не видит, что ее дочь занимается самоуничтожением!
Повисает пауза. Мент смачно затягивается, тушит куцый окурок, брови принимают положение фирменного прищура, и его рот преспокойно выпаливает:
– А вы-то, чего хотите?
– СПАСТИ ЕЕ Я ХОЧУ!!!
– Слушай, ты! Ты где находишься?! – ментяра вынимает новую сигарету из пачки и грозно смотрит на меня.
– Да поймите! Если так дальше пойдет, она убьет себя! Она ведь наркотики употребляет! Это же статья, да?
– Ну, употребляет или не употребляет, это вы утверждать не можете. И за нее может решать только мать, потому что вы ей никем не приходитесь. Заявление то вы будете как писать? И вообще, без паспорта не положено.
– Но ведь нужно же что-то делать?!
– Я ж говорю, к участковому вам надо. Он пускай с ней и разбирается. Мы такими делами не занимаемся.
– Как… – я растерялся – не занимаемсьь… тесь?
– Так.
Я зачем-то встаю, теряю дар речи, в прострации смотрю на него, а он невозмутимо курит.
– Ты чего встал?
Какое-то время я нахожусь в прострации, затем растерянно спрашиваю:
– А какие гарантии, что участковый что-то сделает? – голос невольно делается жалобным – Какие гарантии, что он вообще станет меня слушать? Вы же не стали…
– Ты чего встал?
Я медленно сажусь.
Дальше он строит несколько заученных предложений, связанных с уголовным кодексом, исполняя умный вид. Говорит такие фразы, как «положено», «обязан», «в установочном порядке», «не имеет смысла, если нет приказа» и прочую ментовскую ересь.
* * *
Набираю костяшками пальцев 151, ожидаю ответа:
– Да? – я узнаю голос Лениной мамы.
Сквозь зубы я прошу меня впустить. Дверь пиликает и поддается. Я поднимаюсь на лифте, звоню в дверь.
Внешне мать Лены напоминает растолстевшую Mrs. Dursley, только ниже ростом. В остальном, имеет с ней феноменальное сходство. Даже сейчас, вытянув длинную шею и состроив любопытство на лице.
– Что случилось? – спрашивает она дрожащим голосом.
– Лена вернулась?
– Нет, она с подружками гуляет. А кто… тебя избили? – Mrs. Dursley вытягивает шею и прищуривается, разглядывая синяки.
– Да это не важно, – я отмахиваюсь – я хотел поговорить о Лене. Ее нужно спасать, иначе она убьет себя. – Я говорю очень спокойно.
– А что с ней случилось? – ее голос задрожал. Еще бы: приходит избитый чувак и сообщает, что с Леной что-то случилось. Для нее это означает, что с дочкой дела обстоят еще хуже. Но так и есть.
– Заходи, – она приглашает внутрь, нервно запирает дверь.
Мы топчемся в коридоре, а в гостиной по телевизору идут детективные расследования, с расчлененкой и интервью маньяков из тюремной камеры. На диване лежат детективы Тети Даши, скромно намекая на размах умственной деятельности хозяйки квартиры.
А ей-то сейчас реально стремно! Насмотрелась, начиталась…
Решаю начать с главного. Доказывать, что шатание с ублюдками пагубно влияет на Лену – бесполезно. Все равно считает, что те невинно дружат да гуляют.
– Елена Васильевна, ваша дочь употребляет наркотики.
– Да ты что? – Домохозяйка прикрывает рот ладонями, отчего следующая фраза звучит словно с набитым ртом. – Лена что, колоться начала?
Она реально думает, что наркотики это обязательно гонять по вене? Неужели в детективчиках, которыми зачитывается, про это ни единой строчки? На худой конец – по ящику талдычат.
– Нет, другое. Таблетки или нюхает. Я сегодня встретил ее в ночном клубе, она одурманена.
– А как это, нюхает? – слова про ночной клуб она почему-то пропускает мимо ушей.
– Кокаин. Это не героин, но и не травка. Серьезно все, Елена Васильевна. – про кокаин я для красного словца, откуда у эмо деньги на порошок? Хотя…
– Боже мой! И че-шь теперь делать-то?
– Я был в милиции, там ничего толком не ответили. Можно сказать – послали. Лене я никем не прихожусь. Вы мать, к вам должны прислушаться. Но не думаю, что какой-нибудь участковый реально поможет в такой ситуации. Понимаете, в принципе ничего уже с ней не поделать, только строгие меры.
– Строгие меры? Это как?
– Во-первых, Лену надо вытащить из окружения, в котором оказалась. Вся ее тусовка, знаете ли… Говоря проще – срочно запереть в комнату. Прямо как маленькую девочку и не выпускать пока не найдем точки соприкосновения.
– Запереть… – мама Лены сделала такое выражение, будто ей придется запирать слона, или какого-то ужасного зверя из фантастических фильмов.
– Во-вторых, нужно ежедневно говорить с ней и убеждать, что все это, – я развожу руками – вся ее тусовка – путь в никуда, если не использовать иные эпитеты. У нее уже реальные проблемы. Тут именно вам нужно понять, что она больна. – Елена Васильевна опять закрывает рот ладонями, словно оттуда должно что-то вылезти. – Монотонно, долго, нудно и скучно, до последнего доказывать, переубеждать. Это сложно, я понимаю. Нет, это архи сложно, почти нереально. Но другого пути нет. Следует запастись терпением.
– И кто же это все будет делать? – Елена Васильевна подняла брови.
Я оторопел от вопроса и тут же вспомнил диалог с ментом.
