Дмитрий Медведев - Черчилль: быть лидером
Коллега Элизабет Лэйтон Патрик Кинна описывал процесс диктовки следующим образом:
«Если вы проявите безрассудство и попросите Черчилля повторить какое-нибудь слово, он, скорее всего, вый дет из себя, поскольку ваше вмешательство нарушает ход его мыслей. Он никогда не делает пауз. Кроме того, из-за легкой шепелявости не всегда легко разобрать, что он говорит» [1278] .
Помимо сложностей в стенографировании, Патрик Кинна также стал свидетелем другого качества своего шефа – любви к шуткам. В 1944 году, во время возвращения из США, самолет с премьер-министром стал терять высоту. Черчилль сказал, что в сложившейся ситуации следует разгрузить машину, выкинув за борт несколько пассажиров. Поймав на себе удивленный взгляд молодого секретаря, политик широко улыбнулся и произнес:
– Вас, Патрик, выбрасывать нет смысла. Вы – только кожа да кости, из вас даже сэндвич с ветчиной не сделаешь [1279] .
Кинна засмеялся, но далеко не у всех подобные реплики вызывали аналогичную реакцию. Однажды Черчиллю подарили льва по имени Рота. За восемь лет Рота дал многочисленное потомство, что вызывало гордость как у служителей зоопарка, так и у эксцентричного владельца «царя зверей». Черчилль часто брал с собой в поездки фотографии любимца и во время одного перелета решил поддразнить своего секретаря.
– Если я буду недоволен вами, отдам ему на съедение, – заявил премьер бедному юноше, показывая фотографию льва с разинутою пастью. – Мяса ведь сейчас не хватает.
Секретарь сообщил в Лондон, что у премьер-министра начался бред. Черчилль был настолько удивлен его реакцией, что вставил этот эпизод в свои мемуары [1280] .
Мисс Лэйтон подметила еще одну особенность Черчилля-руководителя. Естественный в проявлении эмоций, он иногда выходил из себя, не стесняясь окружающих.
«Его гнев был подобен вспышке молнии и являл собой жуткое зрелище, хотя и носящее кратковременный характер, – пишет об этом же Колвилл. – Уинстон мог вести себя очень оскорбительно по отношению к тем, кто работал на него, при этом практически никогда не извиняясь за свое поведение» [1281] .
Когда его однажды одернули за нелицеприятные слова в адрес подчиненных, Черчилль тут же ответил:
– Если мы победим, это никого не будет волновать. Если же мы проиграем, тогда вообще не о ком будет волноваться [1282] .
Самым обидным было то, что Черчилль порой выплескивал эмоции не на тех, кто этого заслужил. Например, однажды, еще в самом начале своего премьерства, он вышел из себя, узнав, что начальники штабов не прибыли вовремя, и начал отчитывать ни в чем не повинного Колвилла.
«Он ругался очень громко, но я особенно не возражал, зная, что моя совесть чиста, – записал секретарь в тот день в дневнике. – Уинстон часто бранится на первого попавшегося человека, независимо от того, повинен он в произошедшем или нет» [1283] .
При всем этом гнев Черчилля редко был связан с действительно негативным отношением к тому человеку, на которого он изливался, и больше являлся результатом кратковременного недовольства, чем затаенной злобы.
«Вам никогда не следует меня бояться, когда я ругаюсь, – предупреждал Черчилль, когда принимал новых секретарей на работу. – Я ругаюсь не на вас, я думаю о работе» [1284] .
Однажды, беснуясь из-за того, что ему не передали вовремя запрашиваемые документы, Черчилль моментально сменил интонацию, когда помощник спросил, согласится ли он встретиться завтра с главнокомандующим и премьер-министром Польши в изгнании генералом Сикорским. Премьер сказал, что встретится в полдень и тут же начал цитировать фрагмент из «Ромео и Джульетты», касающийся этой части дня [1285] .
Для тех же, кто соприкасался с премьером ежедневно и ежечасно, даже отсутствие в гневе испепеляющей ненависти вряд ли могло послужить утешением. Зная о неприятных особенностях своего супруга, Клементина, едва Черчилль возглавил в мае 1940 года правительство, написала ему длинное письмо. Принимая во внимание необычный характер этого послания, а также обстоятельства, в которых оно было написано, имеет смысл привести его без купюр.
«Мой дорогой.
Я надеюсь, ты меня простишь, но я должна тебе сказать несколько вещей, которые, по моему мнению, тебе следует знать.
Один из членов твоего окружения (преданный друг) обратился ко мне. Он опасается, что из-за твоих грубых, саркастичных и несносных манер коллеги и подчиненные тебя недолюбливают. Твои личные секретари согласны вести себя, словно школьники, смиренно принимая в твоем присутствии все, что выплескивается на них, но, едва исчезнув с глаз долой, они лишь пожимают плечами. Еще хуже, когда начинается обсуждение (скажем, на конференции), но из-за твоего пренебрежительного поведения не поступает никаких предложений. Я была поражена и огорчена, поскольку в течение всех этих лет я привыкла говорить всем, кто работает с тобой, предан тебе и любит тебя, что „подобное поведение вызвано огромным напряжением умственных и физических сил“.
Мой дорогой Уинстон, я должна признаться, что заметила ухудшение в манере твоего поведения, и все чаще ты не столь доброжелателен, насколько мог бы быть.
Тебе даны полномочия отдавать приказы или, если они не выполняются, за исключением короля, архиепископа Кентерберийского и спикера палаты общин, ты можешь отправить в отставку любого. С такой огромной властью тебе следует проявлять учтивость, доброту и, насколько возможно, олимпийское спокойствие. Ты часто цитируешь „Лишь спокойствие дает власть над душами“. Я не верю, что те, кто служит своей стране и тебе, не будут любить, восхищаться и уважать тебя, если только ты не станешь добиваться результатов, проявляя раздражительность, несдержанность и грубость. Подчиненные будут вынашивать недовольство или превратятся в рабов (о восстании я не говорю, в военное время об этом даже вопрос не стоит!).
Прошу простить твою любящую, преданную и бдительную Клемми» [1286] .
Клементина сомневалась, стоит ли отдавать письмо супругу. Сначала она решила, что этого делать не следует, и разорвала письмо, однако выкидывать его в корзину не стала. Спустя четыре дня она передумала. Склеив страницы по кусочкам, Клементина передала послание мужу.
Это письмо представляет собой уникальный документ, интересный не только с исторической точки зрения. На те же принципы, которые перечислила миссис Черчилль, стоит обратить внимание многим современным руководителям. Сегодня на нем основана концепция, получившее название «суровое участие».
«Суровое участие»
Когда в 1908 году Герберт Асквит предложил Черчиллю место в правительстве, назначив его на должность министра торговли, он процитировал слова четырежды премьер-министра Великобритании Уильяма Юарта Гладстона: «Первое и самое главное правило премьер-министра – это быть хорошим мясником» [1287] . Черчилль эти слова запомнил, однако прибегал к ним в управленческой практике крайне редко.
