Ричард Брэнсон - К черту «бизнес как всегда»

В 2007 году, сидя за ужином с моей дорогой женой Джоан, мы болтали о моей одержимости сокращением выбросов углекислого газа в мире. С ее обычным шотландским прагматизмом, Джоан спокойно произнесла:

– Если CO2 действительно такая проблема, должен ведь найтись кто-то хотя бы с половиной мозга, чтобы найти способ убрать этот газ из атмосферы. В мире миллионы ученых и спецов по технологии, а тебе нужен всего один – тот, который решит эту задачу.

Проблема, однако, была в том, что у людей не было реальной мотивации разгрызать этот орешек. На следующее утро за завтраком у нас родилась идея Earth Challenge – приза в 25 миллионов долларов, который, возможно, подтолкнет ученых и изобретателей к тому, чтобы выдать на-гора идею устранить из атмосферы углекислый газ. Я читал книгу Давы Собель «Долгота» – о том, какой успех принес объявленный британским правительством в 1714 году приз любому, кто придумает, как измерять долготу судна в океане. Этот опыт вдохновил нас. Мы отложили деньги на приз и объявили о нем, имея выдающуюся команду арбитров, включавшую Джеймса Лавлока, Тима Флэннери, Эла Гора, Джеймса Хансена и сэра Криспина Тикелла.

На сегодняшний день у нас более 2500 предложений, но победителя, предлагающего проверенную и коммерчески оправданную технологию, пока так и не нашлось. Тогда мы сократили количество предложений до нескольких, которые мы собираемся поддерживать, устраивая для них сбор средств, выделяя гранты, которые помогут им развивать свои технологические решения, а в некоторых случаях даже предлагая партнерство с компаниями Virgin. Некоторые из наиболее многообещающих концепций строятся на идее переработки углекислоты в продукты, связанные с пищей и топливом. Спектр этих концепций простирается от системы BioChar, которая делает уголь из биомассы и может добавляться в обедневшие почвы с целью повышения их плодородия, до идей выращивания водорослей для производства биотоплива.

Наша работа с Virgin Unite заставила меня шире взглянуть на проблемы Геи: а кто вообще отвечает за ее защиту? Она не знает географических границ – да и любых других, если на то пошло. Тогда как же устаревшие географически застывшие политические системы могут справиться с задачей, стоящей перед всеми нами?

6. Глобальная деревня

Мы больше не сможем успешно управлять нашим космическим кораблем под названием Земля, если не поймем, что корабль этот представляет собой единое целое и у нас общая с ним судьба. Или все и каждый – или никто.

Самое опасное для мира – думать, что мы не являемся одинаковыми.

Да, мы уже живем в глобальной деревне. И, как неустанно в течение пары десятилетий напоминает мне об этом Питер Гэбриэл, это есть наше будущее. Питер постоянно удивляет меня. Я часто наблюдал, как он излагал свои идеи на встречах и конференциях, – и его мышление было столь провидческим, что видно было, как глаза присутствующих округлялись в их попытке ухватить суть концепции. Нет нужды говорить, что годы спустя до всех все доходило – и весь остальной мир подхватывал высказанную давным-давно идею. Когда Питер начал говорить о могуществе взаимосвязанного мира и о глобальной деревне, он сразу же предупредил и о темной стороне этой проблемы, которая проявится, если мы не станем заботиться друг о друге в нашем новом опутанном проводами коммуникаций мире. Я не мог не вспомнить об этих его словах, став свидетелем двух изменивших мир событий, разворачивавшихся в последние месяцы 2011 года.

Первым была так называемая Арабская весна – цепь ведомых людьми и технологией революций в Тунисе, Египте и других странах Ближнего Востока. Нам повезло: журналист Аль-Джазиры Айман Мохйелдин был с нами на одном из собраний руководства Virgin Unite через два месяца после начала египетской революции. Айман – прекрасный пример представителя нового поколения тех, кого с полным правом можно назвать гражданами мира. Его мать палестинка, отец – египтянин. Образование он получил в США, а большую часть взрослой жизни провел в поездках по миру, ведя репортажи из Газы и прочих горячих точек. После того как он покинул нас, Айман отправился в Сирию.

Рискуя собой, он проводил долгие часы на крыше дома на площади Тахрир в Каире, принося революцию в наши дома. Или по меньшей мере в некоторые из них. Меня, помню, страшно удивило то, что многие кабельные станции в США перекрыли Аль-Джазире доступ к зрителю – в основном из-за неверных представлений о содержании передач и профессионального уровня журналистов станции. Так что Аль-Джазира была недоступна телезрителям большинства штатов США. Для меня это было невероятно: одна из моих любимых станций, дающая зрителю истинное понимание того, что происходит в мире, – и вдруг запрет? Как мы вообще собираемся строить нашу глобальную деревню, если у нас нет доступа к Другому и возможности понять его точку зрения?

Мы слушали Аймана затаив дыхание. Он же рассказывал нам о том, что происходило в Египте и в регионе в целом, как социальные сети, особенно Twitter и Facebook, принесли с собой настоящую информационную демократию – никакой иерархии, все равны. Кроме того, у него было глубокое понимание темной стороны глобальной деревни, когда вовлеченность одной страны в дела другой может иметь непредвиденные последствия. Недавно я читал его статью в одном нью-йоркском журнале, где Айман пишет о том, какие чувства египетский народ мог испытывать к американскому правительству во время революции:

«Фактом остается то, что именно правительство США вооружало, финансировало и по сути содержало египетский авторитарный режим. В результате этот режим, чувствовавший себя вполне уверенно и, по мнению многих, узурпировавший власть в стране, жестко ограничивал права человека и гражданские права в целом. В обмен США получали партнера, который укреплял стабильность в регионе и был близким союзником Штатов в так называемой “войне с террором”, участвуя в том числе и в программе выдачи как информации, так и подозреваемых через каналы ЦРУ. Поэтому можно понять скептическое отношение к нежеланию США помочь стране в восстановлении демократии и прав человека. Египтяне не могут понять, почему Америка не поддерживает их с такой же энергией, с какой тридцать лет она поддерживала авторитарную власть. Эта нестыковка абсолютно понятна любому египтянину – и не только элите или интеллектуалам».

Критически важным как для египтян, так и для всего мира в целом будет то, насколько серьезно все мы поддержим возрождение Египта как сильного нового государства. То же самое относится и к остальным странам Ближнего Востока, где в последние месяцы происходили радикальные политические перемены. Virgin Unite и все мы планируем поддержать развитие предпринимательства в Египте уже в ближайшем будущем.

Поразительная новизна Арабской весны была в том, что она продемонстрировала способность технологий дать людям реальную силу, которая поможет им произвести радикальные перемены к лучшему. Айман прав: социальные сети и другие инструменты коммуникации дают людям право равного голоса. Но очень важно – как это и бывает со всем новым – определить: что означает Арабская весна как революция и как власть людей. Восставшие люди требовали гражданского общества, которое объединяет, а не разъединяет. Они больше не хотят общества, построенного на «мы и они». Им нужно государство, в котором каждый имеет равные права и чувствует себя свободным. Весь мир внимательно смотрел и слушал: ранние этапы революции потому были такими вдохновляющими, потому что они несли с собой идеи государственной самоидентификации, базирующиеся на гражданских правах.

Второе событие – массовые беспорядки в Лондоне летом 2011 года – показали темную сторону доступности средств коммуникаций. Двадцать лет назад мародерам и грабителям нужны были время и немалые усилия, чтобы собраться вместе в таком количестве. Ныне социальные сети предоставили им все инструменты для этого. Камила Батмангхелидж с сожалением подчеркнула, что этого могло бы и не произойти, если бы швырявшие камни молодые люди ощущали себя частью общества. Насилию не может быть оправдания, но эти беспорядки стали серьезным предупреждением для нас: нам необходимо думать над тем, что сделать, дабы эта молодежь не чувствовала себя «за бортом». Хорошей новостью было то, что после беспорядков люди снова показали позитивную сторону социальных сетей, собирая группы, помогавшие очищать улицы от мусора и баррикад.

Пришло время глобальной деревни, эта идея реализовалась – со всеми великолепными возможностями и требующими решения проблемами. Сейчас индивидууму, правительству или организации гораздо труднее наращивать свои мощь и богатство, не обращая никакого внимания на людей. И этот процесс происходит во всем мире. Падение Берлинской стены в 1989 году было, вероятно, одним из первых проявлений технологии, которая – в самом буквальном смысле – уничтожала барьеры между людьми и странами. Берлинская стена перекрывала проход людей с одной стороны на другую, но со временем она встретила достойного противника в лице спутникового телевидения. Внезапно все на восточной стороне получили доступ к бесцензурному показу того, что происходило на Западе.