Ирина Драгунская - Код завинчивания. Офисное рабство в России
Более или менее свободные люди идут в храм за этим делом прямо первого января, ну а мы, кайшаины, ходим под руководством мудрого начальства строем в первый рабочий день. И молимся тоже строем — за успех своей компании в новом году. Чтобы мы просто так по мелочам не молились, нам начальство выдало задание — молиться за прибыль в 600 миллионов иен.
На хатсумоде нам пришлось ехать через весь город. Мы сначала думали пойти в храм поближе к офису, но помешали грабли. (А наступать на грабли в Японии не любят. В Японии грабли принято сжигать от греха подальше. — Прим. авт.) Вполне себе настоящие. В прошлом году наш офис был совсем в другом месте Токио, на Акихабаре, так что прошлый новый год мы тоже встречали там и там же купили в храме специальные грабли, которые гордо хранили в офисе целый год. Теперь прошлогодние грабли надо сжечь в храме, чтобы уничтожить все горести минувшего года. Так вот, в храме у Йога грабли, выданные на Акихабаре, к сжиганию не принимаются! Пришлось ехать. Зато рабочий день оказался короче.
Некоторые корпоративные гуляния напоминают их участникам пляски на костях!
Рассказывает Владислав Бедный, 38 лег, Москва:
Пробираясь завьюженными арбатскими переулками на корпоративный Новый год, меся неубранный снег летними белыми «кэмперами», не мог отделаться от чувства, что иду танцевать на трупах. Многие из сотрудников или были уже недавно уволены, или их уже оповестили о предстоящем увольнении. Знать бы, что и меня уволят через четыре месяца, может, относился бы ко всему проще. Тогда же чувствовал себя эсэсовцем, поедающим на глазах у всего концлагеря курицу гриль.
Трехэтажный клуб был набит сослуживцами так, что некоторые сидели на подоконнике. Поход за порцией коктейля из подвала на второй этаж превращается в полное опасностей и приключений путешествие. В этом и прелесть таких вечеринок — никогда не знаешь, где окажешься, отправившись, например, в туалет. Из-за тесноты танцевать можно только в латиноамериканском стиле. Впрочем, и клуб, и дресс-код и без того были кубинскими. Фантазии сотрудников начинались от белой рубахи свободного покроя или майки с физиономией Каспсрского и надписью Viruses no pasaran и заканчивались full set с париком, клипсами, аутентичными босоножками и макияжем.
Весь вечер выступала музыкальная группа из Гаваны, а в одной из комнат пожилая кубинка, говорящая только по-испански, невозмутимо скручивала из табачных листьев сигары всем желающим. Традиционно отметился коллектив одного из отделов, спев две песни на испанском (вот гаванцы повеселились-то, наверное). Народ отнесся к выступлению благосклонно. Затем генеральный директор — который, кстати, аккомпанировал кубинцам на маракасах — раздал отличившимся в течение года подарочные сертификаты в крупные московские торговые сети.
Начиналось самое интересное. Вечеринка сделалась саморегулируемой, т. е. начиналась культурная анархия. Кто-то дотанцовывал, но большинство сидело-лежало, скинув туфли, живописными группами. В переходящем черном парике фотографировались все независимо от возраста и пола. Сокращенные держались молодцом, улыбаясь шире оставшихся. На полу хрустели остатки Cuba Libre. Чтобы не попасть в корпоративную хронику, примерному семьянину надо было уже сваливать…
Раня Норкина описывает корпоратив по-норвежски:
Рождественская вечеринка — святое святых любого норвежского коллектива. Наш родной рабочий коллектив отнюдь не является исключением. Целый декабрь нас кормили обещаниями, как здорово мы повеселимся, а также держали в жутком секрете, где именно мы будем веселиться. Вчера в пятницу нам велели прийти в офис в пять вечера красиво одетыми и свободными на весь вечер и прилагающуюся ночь. Ответственной за рождественскую вечеринку была Ингеборг, которая, несмотря на то что поделилась со мной своей заветной тетрадкой рецептов, категорически отказалась рассказать, куда мы поедем веселиться. Так пот, в 5 вечера мне прийти не удалось — я опоздала на автобус и пришла в офис в полшестого. Как раз в гот момент, когда я открыла офисную дверь, наш начальник в серебристо-дурацком костюме толкал речь в холле. Я увидела затылки и спины коллег и начальника, строго смотрящего на меня, входящую в холл. «А сейчас мы будем пробовать белые вина», — гордо произнесла Ингеборг, когда начальник поздравил, подытожил и нажелал нам всякой фигни. Вместо Ингеборг на всеобщее внимание вышел кудрявый и заикающийся Одбьерн и начал долго рассказывать. чем шабли отличается от бургундера. Когда Одбьерн закончил, нам предложили взять по два бокала и попробовать определить, где бургундер, а где шабли. Не буду ябедничать, но Андерш и Эммар выпили эти два бокала одновременно и потребовали добавки. Потом на сцену, вернее, середину холла вышел всегда лохматый бывший хиппи и выдающийся программист Стайн и начал рассказывать про виски. Стайн расставил перед собой четыре бутылки виски с разными этикетками и, закатив глаза, читал поэму о том, как из пива делают крепкое спиртное. После этого дегустация продолжилась, но я разумно рассудила, что вино и виски — комбинация не самая благонадежная. Затем пришло такси, которое повезло нас в секретное место. Секретным местом оказался самый пошлый ночной клуб Осло «емюгет». Там нас посадили в тесную комнату с другими жертвами, налили шампанского и рассказали, что теперь будет шоу, а также нам дадут покушать… Я скромно уселась с начальником отдела кадров, улыбающимся толстяком и начальником по инновации, седым и резким инноватором. Напротив зажигал скоро уходящий на пенсию Ян, знаменитый тем, что он наплевал на феминизм и что его жена гладит ему рубашки. Ян шумно веселился и требовал шампанского, инноватор возмущался норвежским правительством, а толстяк из отдела кадров признавался, что любит готовить. Шоу оказалось очень шумным, было много белого вина… Можно, конечно, продолжать про всевозможные детали вчерашнего вечера, однако остановлюсь тут.
Неудивительно, что работники испытывают к корпоративным новогодним забавам смешанные чувства. С одной стороны, легкое раздражение (лучше бы, мол, наличными отдали), а с другой стороны, гордость за свое княжество: на Сердючку не поскупились! И еще долго в курилках и сетевых дневниках будут обсуждать захватывающие подробности предновогодней вакханалии. Отдельные подвиги и faux pas войдут в анналы, о них годами будут рассказывать новичкам. А те корпоративы, где никто не покалечился спьяну и не наговорил нетрезвых дерзостей сюзерену, благополучно канут в Лету. Растают, как прошлогодний снег. Но с другой стороны — навсегда осядут цветными пикселями компрометирующих цифровых фотографий в социальных сетях.
Глава 6
ОФИСНОЕ ПРОСТРАНСТВО КАК МОДЕЛЬ СОВРЕМЕННОГО МИРА
Над его столом висел большой календарь с ужасающе лиричным пейзажем: расположенное позади монитора этакое окно в задушевный мир. В туманной дымке желтели осенние печальные деревья, рябь воды отражала небеса. В облаках парила чайка. Откуда над маленькой среднерусской речкой такая здоровенная морская птица?
Фу! О, господи… Приглядевшись, посетитель видел, что эта чайка любовно слеплена из жвачки: приклеенный на глянцевую поверхность белесый червяк, тьфу, какая гадость! Заметив это, гость уже не мог отвести пораженного взгляда от календаря. И одновременно с этим спешил ретироваться. Собственно, этого и добивался хозяин маленького закутка — быстрого побега нежданного хуже-татарина.
Вот она, квинтэссенция офисного гнездования: уют для себя, кошмар для визитера. Все обустроено так, чтобы только владелец этих куцых оковролиненных метров чувствовал себя хорошо. Начиная с пальто/шали/шубы на спинке офисного кресла (физически воплощенная метафора теплого гнезда) и заканчивая микроскопическим кактусом на мониторе или системном блоке. Впрочем, кактусы популярны ныне у старейших клерков, свято верящих в то, что суккулент надежно защищает от вредоносного излучения монитора. На плоский монитор не поставишь и крошечный горшочек с колючим защитником, поэтому кактус — примета довольно отсталого офисного быта, символ заскорузлости и провинциальности.
В большинстве контор все утлое пространство занято приметами ежедневного быта офисных рабов — снизу доверху. От уличных ботинок в глубине подстолья до кружки чая на столе, с плавающими в ней перламутровыми чайными опивками многочасовой давности. Это не просто «нужные вещи», это ритуальные символы обладания (говорю так обтекаемо, хотя хочется сравнить их с кучками, которыми енот метит свою территорию). С их помощью обитатель кьюбикла метит, столбит, закрепляет за собой право мимолетного (он-то думает, что долгого) владения именно этим стулом, этим столом, этим кусочком ковролина, этим компьютером и этим монитором. А в конечном итоге этим местом под солнцем. Недаром уволенный работник так жалко и трагично выглядит со своими пожитками — словно беженец, погорелец, жертва катастрофы. Впрочем, он зачастую и является жертвой катастрофы, нежданно изгнанной из кондиционированного рая.
