Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Бернс Грегори

Глава 5

Байесовское «я»

Как мы воспринимаем себя? Этот вопрос ключевой для выстраивания личного нарратива и в конечном итоге нашего представления о себе. Самовосприятие содержит немало процессов, роднящих его с восприятием внешнего мира: это и обращенные в прошлое схемы, позволяющие интерпретировать наши ощущения, и направленное вперед прогнозирование, позволяющее решать, что делать дальше. И точно так же, как внешняя реальность, внутренние ощущения допускают множество вариантов толкования. Это значит, что у вас существует множество потенциальных «я». И внутри этой мультивселенной «я» кроется заманчивая возможность контролировать и даже менять восприятие себя.

Как мы уже установили, хотя мозг и отвечает за то, чтобы выстраивать у нас ощущение «я», самого себя он в эту конструкцию включить не может. Но если самовосприятие у мозга отсутствует, где же располагается наше «я»? Человек логического склада, скорее всего, сочтет, что «я» находится в мозге, а значит, в голове. Кто-то символически отыщет его в сердце. Собственно, когда человека просят обозначить, где находится его личность, большинство указывают на один из трех участков тела – между глаз, в области рта или в центре груди; встречается изредка и четвертый вариант – в области живота{27}. Однако в действительности все сложнее и тоньше, и, судя по всему, локализация «я» варьируется в зависимости от нашего настроения.

В 2018 г. финские исследователи проанализировали локализацию «я», попросив 1026 респондентов отметить расположение сотни ощущений на схематическом изображении тела{28}. Ощущения охватывали весь спектр эмоций, от отрицательных – злости, стыда, вины и отчуждения – до положительных, таких как счастье, смех, успех, близость. Кроме эмоций, исследователи включили в опрос и когнитивные состояния – задумчивости, чтения, – а также состояния нездоровья вроде тошноты или простуды. В результате образовалась очень интересная карта.

Карта эмоций – это карта вероятности. Она показывает вероятность ощущения определенной эмоции (например, благодарности) в той или иной части тела (например, в груди). В байесовской терминологии это вероятность испытать в груди некий трепет, будучи благодарным кому-то или чему-то. Но можно посмотреть на это под другим углом и задать вопрос об апостериорной вероятности: какова, исходя из ощущения в груди, вероятность, что вы испытываете его по причине благодарности кому-то?

Проблема апостериорной вероятности в том, что с ощущением в груди ассоциируется довольно много эмоций. Это и есть парадокс внутреннего восприятия. В груди локализовалась примерно половина эмоциональных состояний, включенных в опрос. Вот тут-то самовосприятие и идет на поводу у предшествующего опыта: если какой-то трепет в груди почувствует человек, никого и ни за что благодарить не привыкший, вряд ли он узнает в подобном ощущении благодарность. Скорее расценит его как тревогу.

Локализация физических ощущений, связанных с различными эмоциями.

Nummenmaa et al., «Maps of Subjective Feelings», 9198–9203

Это предположение высказал в 1884 г. философ и психолог Уильям Джеймс, а год спустя аналогичную гипотезу выдвинул медик Карл Ланге. Согласно теории эмоций Джеймса – Ланге, восприятием эмоций движут физиологические изменения в нашем теле – например, учащенное сердцебиение. Джеймс известен как автор так называемого парадокса медведя. Идете вы по лесу, и вдруг навстречу вам медведь. Вы без раздумий пускаетесь наутек. И конечно, вам страшно. Но вот вопрос: вы бежите, потому что боитесь, или боитесь, потому что бежите? Джеймс и Ланге утверждают второе. Ощущение страха возникает вследствие физиологических изменений, а не наоборот.

Если посмотреть на карту эмоций, будет очевидно, что и положительные эмоции, и отрицательные чаще ассоциируются с ощущениями в груди и в животе. И хотя эта корреляция не дает ответа на вопрос, что же все-таки причина, а что следствие, она ставит перед нами другой вопрос: почему эмоции вообще воспринимаются как телесные ощущения? В теле действительно что-то происходит? Или это все игра воображения?

Судя по всему, верно отчасти и то и другое. Все эти состояния сильного возбуждения роднит между собой выброс гормонов в кровь. Гормоны стресса, такие как эпинефрин (он же адреналин) и кортизол, оказывают масштабное воздействие на все тело. Если вам по несчастливому стечению обстоятельств когда-либо требовался укол эпинефрина для устранения острой аллергической реакции, вы знаете, как ощущается прилив чистого адреналина. Сердце начинает бешено стучать – словно барабан, пробивающий путь из грудной клетки на свободу, как утверждают некоторые. В 1920-х гг., когда адреналин только научились изолировать, согласившиеся испытать его действие на себе добровольцы говорили, получив укол, что сердце будто исполняло бесконечную партию ударных в «Болеро» Равеля. Всех била неконтролируемая дрожь. Нескольких испытуемых охватил сильнейший беспочвенный страх, внушавший им, что они вот-вот умрут{29}.

Поскольку адреналин вызывает самые настоящие физические изменения по всему телу, внутренние органы это воздействие ощущают. Но мозгу по-прежнему приходится истолковывать эти ощущения, как и любое другое восприятие. Однако, в отличие от восприятия внешнего мира, проверить внутренние ощущения обычно не представляется возможным. Когда человек говорит, что у него бабочки в животе, мы понимаем – это метафора, но проверить, действительно ли у него внутри что-то трепещет, не можем, остается только верить ему на слово. Тогда как утверждение типа «У этого цветка красивый оттенок красного» мы можем проверить мгновенно.

Психолог Лиза Фельдман Барретт доказывает, что универсальных эмоций не существует в принципе{30}. Согласно ее теории, человек конструирует эмоцию на основе интерпретации своих ощущений. Эта интерпретация проистекает как из предшествующего опыта, так и из лексикона, которым человек оперирует, описывая различные эмоции. Таким образом, мы можем испытывать только те эмоции, для которых у нас существует наименование, а значит, эмоции у нас не врожденные, а усваиваемые. Еще одна ключевая особенность теории Барретт – она не локализует эмоции в каких-либо конкретных областях мозга.

Поскольку решающую роль в теории Барретт играет словесное обозначение эмоций, получается, что ни одно животное, равно как и неговорящий человек, их испытывать не может. Однако это плохо согласуется с повседневными бытовыми наблюдениями за собаками и кошками, определенно испытывающими и тревогу, и страх. То же самое касается неговорящих младенцев. Нейробиолог Яак Панксепп предлагает иную точку зрения на эмоции, противоположную версии Барретт{31}. На протяжении всей своей 50-летней научной карьеры Панксепп изучал выражение эмоций у животных и доказывал существование у любого из них семи базовых систем – гнева, страха, паники, вожделения, заботы, игры и поиска. Кроме того, Панксепп полагал, что каждая из эмоций возникает в результате активности «своей», отдельной нейрональной сети в мозге и нейромедиаторов. Так, например, за заботу отвечает окситоцин, а за гнев – нейромедиаторы глутамат и субстанция P. Еще он считал всякого, кто до сих пор верит в теорию эмоций Джеймса – Ланге, идиотом{32}.

Учитывая, насколько важны эмоции для выстраиваемых нами нарративов, полезно будет разобраться, зачем они вообще возникли в ходе эволюции. Чарльз Дарвин подметил, что у многих животных выражение эмоций очень схоже с их выражением у человека, а значит, эмоции должны выполнять некую общую для всех нас функцию{33}. Возьмем, например, голод. Хотя его обычно не причисляют к эмоциям, голод – это физиологическое состояние, вынуждающее человека переориентировать свое поведение на поиск еды. Это не рефлекс, поскольку он не связан ни с какой конкретной двигательной реакцией. Это скорее изменение курса. Аналогично, только с противоположным вектором, действует и страх, заставляя ощущающего его бежать (или застыть на месте). Такую гипотезу отстаивает нейробиолог из Калифорнийского технологического института Ральф Адольфс, занимая промежуточную позицию между Барретт и Панксеппом{34}. Объяснение его выглядит довольно убедительно, поскольку предполагает у эмоций эволюционную ценность. Как утверждает Адольфс, «эмоции развились, чтобы дать нам возможность справляться с проблемами, которые ставит перед нами окружающий мир, более гибко, чем позволяют рефлексы, но при этом не требуя абсолютной гибкости произвольных, намеренных действий».