Нассим Николас Талеб - Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса
Оговорка. Раскладка, представленная в таблице 7, не подразумевает, что те, кто ставит на кон душу, неизменно правы – или что смерть за идею всегда приносит пользу остальным: ряд мессиански настроенных утопистов причинили нам основательный вред. Не обязательна и смерть, о которой раструбят в новостях: многие сражаются со злом незаметно и не похожи на героев; они страдают от неблагодарности общества даже больше, чем кажется, когда СМИ восхваляют псевдогероев, у которых с прессой хорошие отношения. Незаметным героям будущие поколения памятников не поставят.
Получеловек (или, точнее, полуперсона) – это не тот, у кого нет своего мнения, а тот, кто не смеет его иметь.
Как доказал недавно великий историк Поль Вен, в гладиаторы шли вовсе не по принуждению – это легенда. По большей части гладиаторы были добровольцами, желавшими рискнуть жизнью и стать героями – или, проиграв, доказать самой большой толпе в мире, что они способны принять смерть достойно, не ежась от страха. Когда гладиатор проигрывал схватку, толпа решала, пощадить его – или позволить противнику добить побежденного. Те, кто попадал на арену по принуждению, зрителям не нравились: такие гладиаторы не ставили на кон свою душу.
Лучший урок храбрости преподал мне отец. В детстве я до поры восхищался только его эрудицией, но не слишком сильно, ведь эрудиция еще не делает мужчину мужчиной. У отца было фантастическое эго и громадное чувство собственного достоинства; он требовал к себе уважения. Когда шла Ливанская война, во время проверки на дороге отца оскорбил некий ополченец. Отец отказался подчиниться и разозлился на ополченца за неуважение. Когда он уезжал, ополченец выстрелил ему в спину. Пуля оставалась в груди отца до конца жизни, и в любом аэропорту мира он вынужден был показывать проверяющим свой рентгеновский снимок. Вот почему планка храбрости для меня поднята очень высоко: достоинство ничего не значит, если вы не готовы заплатить за него некую цену.
Из античной культуры я вынес понятие «мегалопсихон»[126] (из Аристотелевой этики), величественную концепцию, смененную позже «христианским смирением». На романские языки это слово не переводится, в арабском таких людей называют «шхм» – что можно перевести как «не ничтожный». Если вы рискуете и встречаете судьбу с достоинством, ничто не может сделать вас ничтожным; если вы не рискуете, ничто не сделает вас великим, вообще ничто на свете. И когда вы принимаете риск, оскорбления полулюдей (ничтожных людей, которые ничем не рискуют) схожи со звериным лаем: пес оскорбить не может.
Хаммурапи
Поработаем теперь с элементами таблицы 7 и соединим этику, наше центральное понятие, с комплексной фундаментальной асимметрией (между приобретениями и потерями). Как профессора бизнес-школ и подобные им хрупкоделы (и только они) не могут отделить неуязвимость от экономического роста, так и мы не можем отделить хрупкость от этики.
У некоторых людей возможности и опциональность появляются за чужой счет. И другие люди об этом не знают.
Эффект от переноса хрупкости тем опаснее, что современность производит все больше и больше людей из левой колонки – так сказать, героев наоборот. Очень многие профессии, появившиеся в новое время, становятся более антихрупкими за счет нашей хрупкости: правительственные чиновники на постоянном контракте, члены научного сообщества, журналисты (из тех, что не развенчивают мифы), врачебный истеблишмент, менеджеры фармацевтических корпораций и т. д. Как решить эту проблему? На помощь приходят, как обычно, древние.
Законы Хаммурапи, созданные около 3800 лет назад, предписывают восстанавливать симметрию хрупкости так:
Если строитель построил человеку дом и свою работу сделал непрочно, а дом, который построил, рухнул и убил хозяина, то этот строитель должен быть казнен. Если он убил сына хозяина, должны убить сына этого строителя. Если он убил раба хозяина, то он, строитель, должен отдать хозяину раба за раба[127].
Как можно видеть, 3800 лет назад люди были мудрее, чем сегодня. Идея этих параграфов состоит в том, что строитель знает куда больше, чем любой инспектор по технике безопасности, особенно о том, из каких материалов делается фундамент. Это лучшее правило управления риском на все времена, ведь фундамент с его отсроченной способностью к разрушению – главное вместилище скрытого риска. Хаммурапи и его советники знали толк в маленьких вероятностях.
Ясно, что цель этого закона – не столько наказывать за разрушившиеся дома, сколько спасать жизни, побуждая строителей всячески избегать причинения вреда кому бы то ни было.
Подобная асимметрия особенно сильно проявляется, когда дело доходит до очень маловероятных событий, то есть до Черных лебедей, – мало кто понимает, что это такое, и скрыть риск тут легче всего.
У Жирного Тони есть два эвристических правила.
Первое: никогда не садись в самолет, если на борту нет пилота.
Второе: убедись в том, что в самолете есть второй пилот.
Первое эвристическое правило соотносится с асимметрией выигрышей и проигрышей, или переносом хрупкости с одного индивида на другого. Ральф Нейдер придумал простое правило: у каждого, кто голосует за войну, должен быть по крайней мере один потомок (сын или внук), который отправится на фронт. В Древнем Риме инженеры обязаны были какое-то время жить под мостом, который построили, – хорошо бы сегодня требовать того же самого от финансовых инженеров. Англичане пошли дальше: у них под мостами жила еще и семья инженера.
Я считаю, что всякий, кто принимает решение, должен «поставить на кон свою шкуру», чтобы разделить ущерб, который будет нанесен, если мнение этого человека или запущенная им информация окажутся неверными (чтобы не получилось так, как с людьми, ответственными за преступное вторжение в Ирак, – все они вышли сухими из воды). Далее, тот, кто делает прогноз или проводит экономический анализ, обязан что-то потерять в случае, если его экспертиза ошибочна (повторю, любой прогноз несет в себе риск; прогнозы более токсичны, чем прочие формы загрязнения нашей среды).
Из правил Жирного Тони можно вывести множество более частных правил, которые позволяют, в частности, снизить риск от предсказаний. Любое предсказание без шкуры предсказателя на кону может быть так же опасно для нас, как автоматическая АЭС без инженера, который ночевал бы на ее территории. Пилоты должны находиться в самолете.
Второе эвристическое правило гласит, что нам нужны перестраховка и запас прочности; мы должны избегать оптимизации и уменьшать (а то и сводить к нулю) асимметрию нашей чувствительности к риску.
До конца этой главы мы изучим несколько синдромов – и, разумеется, проверенные временем лекарства от них.
Свобода действий болтуна
В первой книге мы показали, что предпринимателей и всех тех, кто рискует, «неудачники» они или нет, следует ставить выше прочих, а академиков-теоретиков, разных болтунов и говорливых политиков – ниже, если они, подвергая риску других, не рискуют сами. Беда в том, что сегодня общество поступает ровно наоборот и предоставляет болтунам полную свободу действий.
То, как Жирный Тони доил лохов, когда те в панике бежали к выходу, сперва показалось Ниро весьма неизящным поступком. Наживаться на чужом несчастье – как бы отвратительны ни были те, на ком ты наживаешься, – не лучший подход к жизни. Но Тони брал на себя риск и, если бы результат был другим, точно так же пострадал бы сам. У Жирного Тони не было агентской проблемы. При таком условии доить лохов позволительно. В обратной ситуации наблюдается куда более скверная проблема: люди, которые всего лишь говорят, прогнозируют и теоретизируют.
На деле спекулятивное принятие риска не просто позволительно; оно обязательно. Нет мнения без риска; и, конечно, нет риска без надежды на отдачу. Так как у Жирного Тони было свое мнение, он ощущал, что обязан – по этическим причинам – подвергнуться соответствующему риску. Как говорят в Бенсонхёрсте, имеешь мнение – вперед и с песней. Иначе какое же это мнение? В противном случае к тебе будут относиться как к человеку, который высказывается, ничем не рискуя, и твой статус в сообществе будет таким же, как у обычного гражданина, или даже ниже. Статус комментаторов должен быть ниже, чем у обычного гражданина. Обычные граждане по крайней мере отвечают за свои слова.
Мы привыкли воспринимать интеллектуала и комментатора как непредвзятых и защищенных членов общества, однако я утверждаю, что глубоко неэтично говорить, ничего не делая, не подвергая себя потенциальной опасности, не ставя на кон собственную шкуру и совершенно ничем не рискуя. Вы выражаете свое мнение; оно может навредить другим (тем, кто вам доверяет), а вы при этом не несете никакой ответственности. Разве это честно?
