Дуглас Норт - Насилие и социальные порядки
В отличие от партий фракции — это группы индивидов, имеющие общие цели или интересы; они есть в любом обществе. Политические партии в большинстве современных обществ — это организации, состоящие из множества фракций. Страх перед фракциями в естественном государстве расширился до страха перед партиями, так как организованные фракции были способны на насилие. Повсеместность гражданских войн и неконсолиди- рованность военной силы в естественных государствах сделали боязнь фракций реальной гнетущей проблемой. Если фракции и партии никак не ограничивать, то баланс сил в политической системе окажется нарушенным, конституция будет коррумпирована, за этим уже неминуемо последуют тирания и рабство. Для читателя родом из XXI в. данные слова, конечно, имеют смысл, но все же они представляются ему своеобразным параноидальным преувеличением. Мыслители XVIII в. прекрасно знали, что такое тирания и рабство. Многие американские теоретики имели рабов — как им не бояться тирании и рабства, если последние мелькают вокруг них, готовясь взять инициативу в свои руки, как только государство утратит способность поддерживать баланс? [181]
Скиннер (Skinner, 1998; Скиннер, 2006) объясняет, что политические теоретики XVIII в. использовали понятия «тирания» и «рабство» для описания ситуации, при которой управляемые не дают своего согласия тем, кто ими управляет. Бейлин идет еще дальше в своем прочтении памфлетов Американской революции:
Я начинаю видеть новый смысл в словах, которые я наряду с многими другими историками игнорировал как простую риторику и пропаганду, — «рабство», «коррупция», «заговор». Эти пафосные слова настойчиво использовались публицистами с такими разными социальными статусами, политическими позициями и религиозными убеждениями; они так логично встраивались в паттерны радикальной и оппозиционной мысли; они так ясно отражали реалии жизни в эпоху, когда еще процветали мо-
. нархические автократии, когда стабильность и свобода «смешанной» английской конституции были недавним примечательным достижением, когда страх перед заговором [фракции] против устоявшейся власти был встроен в саму структуру политики, что я начинаю подозревать: эти фразы значили нечто очень реальное как для писателей, так и для читателей, это были реальные страхи, реальные заботы, это было ощущение реальной опасности, скрывающейся за громкими словами, а не про- 1 сто желание повлиять с помощью риторики и пропаганды на инертные умы пассивного населения (Bailyn, 1965, p.ix; также см.: Bailyn, 1967; Бейлин, 2010).
В XVIII в. американцы и британцы, наблюдавшие за развитием политики в Великобритании, опасались того, что фракции, сплоченные имеющимися у них экономическими привилегиями, например долей акций в Банке Англии и иных компаний, захватят контроль над политическим процессом и подкупят независимость палаты общин. Как подчеркивает Бейлин, у этих людей был реальный страх по поводу того, что случится с их обществами, если фракциям позволят манипулировать экономическими привилегиями с целью получения контроля над процессом принятия политических решений. Подобные страхи, укорененные в представлениях о причинно-след- ственных связях в том мире, в котором они жили, сыграли центральную роль в решении американцев поднять восстание против Великобритании.
Многие политические теоретики были уверены в своем знании решения насущной проблемы: контролировать фракции можно посредством смешанного правления [182]. Все большая значимость конституции общества — как писаной, так и неписаной — для встраивания сущностных интересов монархов, землевладельцев-аристо кратов и коммерческих элит в структуру, которая позволит нейтрализовать опасность каждой из этих фракций путем соотнесения их интересов друг с другом, резюмировала структуру стабильного зрелого естественного государства. Большинство политических мыслителей в Великобритании, Америке и Франции полагали, что английская конституция — лучшее из того, что было создано в истории человечества [183]. Однако они опасались того, что в XVIII в. она окажется под угрозой со стороны фракций.
Основной угрозой английской конституции и утверждаемому в ней принципу сбалансированного правления считались корпорации и партии, то есть организованные экономические или политические группы интересов. Новые военные и финансовые обстоятельства в Великобритании XVIII в. способствовали развитию двух тенденций. Во-первых, экономические организации и корпорации, например Банк Англии и Компания Южных морей, тесно связанные с финансированием государства, получили исключительные экономические привилегии. Во-вторых, в условиях революционных договоренностей, достигнутых между парламентом и королем Вильгельмом III, рост государственных сборов и трат требовал одобрения парламента. Результатом стало гораздо более тесное сотрудничество между королем (а также его кабинетом) и парламентом, следствием этого стало развитие законодательных групп интересов, чувствительных к интересам короля. Развитие парламентских групп интересов увеличило количество фракций. Систематическое использование экономических привилегий позволило коалиции вигов при Роберте Уолполе эффективно проводить интересы короля в парламенте [184]. Привилегии включали в себя распределение национального долга, создание привилегированных корпораций, манипулирование с назначением членов парламента на военные, морские и правительственные должности; а также гарантирование королевских пенсий членам парламента.
Болингброк был одним из наиболее заметных критиков Уолпола и вигов. В результате некоторого затянувшегося недоразумения понятие «виги» применялось как к парламентской партии, так и к целому направлению мышления о политике. Как политик Болингброк был тори (в парламентском смысле), как теоретик он был вигом (или истинным вигом, то есть республиканцем). Хотя Болингброк и был заметным теоретиком, все же гораздо более значим он был именно как публицист, отстаивавший идеи вигов и транслировавший эти идеи во Францию и США. В начале XVIII в. Болингброк как официальное и неофициальное лицо проводил очень много времени во Франции, где дружил с Монтескье и Вольтером. Однако в 1720-х гг. он все же окончательно вернулся в Англию [185]. Оставив свой пост, Болингброк начал печатать газету The Craftsman, он был лидером оппозиции Уолполу. Наряду с «Письмами Катона» Тренчарда и Гордона The Craftsman Болингброка пользовался большой популярностью в США.
