Андре Шиффрин - Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать
В том же году, вскоре после основания «Пантеон букс», мой отец объединил силы с Куртом Вольфом. К тому времени «Пантеон» уже начал печатать ряд книг на английском и немецком языках, отобранных строго по принципу высокой культурно-литературной значимости. Издательство размещалось в необыкновенном оазисе на нью-йоркской Вашингтон-скуэр, в одном из тех домов в георгианском стиле, которые когда-то окаймляли парк с юга. Благодаря горстке европейцев, старавшихся нащупать аспекты своей культуры, которые были бы интересны американскому читателю, это место прозвали «переулком гениев». Сейчас, выводя эти строки, я спохватился, что так никогда и не узнал, на каком языке отец и его друзья общались между собой — на французском или на немецком? Очевидно лишь, что не на английском.
В ранний период существования «Пантеона» коммерческие удачи были редки, хотя издательство вскоре начало выпускать шедевры художественной литературы. Андре Жид прислал из Туниса свои «Воображаемые интервью» и «Тесея». Оба эти произведения, как и «Посторонний» Камю (позднее опубликованный на английском языке Кнопфом), впервые увидели свет именно в франкоязычной серии моего отца. Вольфы тоже старались выпускать лучшую немецкую литературу — например двуязычный сборник стихов Стефана Георге, который, как и следовало ожидать, был прочитан лишь считанными американцами. Также выходили переводы произведений Поля Клоделя, Шарля Пеги, Жоржа Бернаноса и Жака Маритена. Люди, читавшие по-французски и по-немецки, с удовольствием приобретали выпущенные для них книги, — но круг таких читателей был ограничен, а широкая американская публика оставляла эти издания без внимания.
Тот факт, что продукция «Пантеона» вызывала гораздо больше интереса в эмигрантской среде, чем у американцев в целом, можно проиллюстрировать историей со «Смертью Вергилия» Германа Броха. В меж-военный период Брох задавал тон в экспериментальной прозе Европы. Его первый роман «Лунатики» считался одной из самых значительных книг того времени. После прихода нацистов к власти Брох был арестован гестапо, пять месяцев провел в тюрьме и наконец, благодаря помощи Джеймса Джойса и других, сумел бежать за границу. В Америке он написал еще один большой роман — «Смерть Вергилия». «Пантеон» издал эту нелегкую для прочтения книгу двумя изданиями — 1500 экземпляров на немецком и столько же на английском. Немецкое издание разошлось мгновенно; англоязычное было раскуплено спустя двадцать с лишним лет.
Итак, «Пантеону» приходилось преодолевать традиционный американский изоляционизм, а в годы войны — еще и антигерманские настроения. Показателен случай с первым полным переводом сказок братьев Гримм, вышедшим в «Пантеоне». Некоторые рецензенты обошлись с книгой по справедливости, другие же воспользовались ею как поводом для пространных филиппик о жестокости, которая будто бы неотъемлемо присуща немецкой душе. Но были и проницательные критики, оценившие цельность издательского подхода раннего «Пантеона». Гельмут Леман-Гаупт, отец человека, который теперь рецензирует книги в газете «Нью-Йорк таймс», написал в своей работе «Книга в Америке»:
«Важнейшей особенностью “Пантеон букс” является тот факт, что оно не выпустило ни одной банальной или сиюминутно популярной книги, ни одного произведения, главным достоинством которого является его способность приносить прибыль. Каждая книга в его каталоге отличается бесспорной важностью для культуры или ярко выраженной эстетической ценностью, либо является искренней попыткой разрешить интеллектуальные и духовные дилеммы, стоящие перед нами в эти трудные годы»[30].
Правда, Леман-Гаупт сам принадлежал к кругам изгнанников, которые следили за изданиями «Пантеона».
С окончанием войны пресса живее заинтересовалась происходящим в Европе. Так, «Нью-Йорк таймс» часто отдавала одну из полос в отделе книжных рецензий под статью особого жанра — «письмо литератора» из какой-нибудь европейской столицы. Однако эта перемена не сказалась на интересе американцев к зарубежной художественной литературе. Лишь в 50-е годы в списки бестселлеров попадет произведение иностранного автора — «Мандарины» Симоны де Бовуар, но его успех на многие годы — более того, на десятилетия — останется единичным явлением.
Тем временем несколько нестандартных книг из разряда эзотерической литературы нежданно-негаданно стали величайшей коммерческой удачей «Пантеона». Во времена Веймарской республики в Германии живо интересовались философскими учениями и религиями Востока. Вольфы, пронесшие это увлечение через всю жизнь, начали одними из первых в США издавать книги по дзен-буддизму, в том числе «Дзен и искусство стрельбы из лука» немецкого ученого Э. Хер-ригеля, которая стала для «Пантеона» неувядающим бестселлером. Конечно, книга о том, как упражняться в искусстве лучника без лука и стрел, не могла не вызвать определенного недоверия (так, в «Эберкромби энд Фитч», самом престижном в Нью-Йорке магазине спортивных товаров, согласились взять несколько экземпляров на реализацию, но всерьез задумались, не упадет ли в этой связи спрос на луки), — но она пленила воображение аудитории и разошлась сотнями тысяч экземпляров.
Другой неожиданный «дождь изобилия» в первые годы существования «Пантеона» пролился из рук Мэри Меллон, жены миллионера, филантропа и коллекционера художественных произведений Пола Меллона. Его отец Эндрю, бывший секретарь казначейства, спонсировал Национальную художественную галерею США. Мэри была пациенткой К. Т. Юнга и решила основать в честь него серию книг, которая включала бы как собрание трудов самого ученого на английском языке, так и книги его наиболее значительных последователей, многие из которых также бежали из Германии в Америку.
Любопытно было бы вообразить, как общались между собой одна из богатейших женщин США и руководители «Пантеона» — двое авторитетных, но явно обнищавших европейских интеллектуалов. Наша семейная легенда повествует о первом визите Мэри в маленький кабинет моего отца, выходивший окнами на Вашингтон-скуэр. Подписывая какое-то письмо, он лишь на мгновение поднял глаза и сказал:
— Вот стул, пожалуйста, садитесь.
Когда он заставил ее прождать еще несколько минут — вероятно, нарочно, — Мэри, кашлянув, произнесла:
— Возможно, вы не отдаете себе отчета, кто я. Я — Мэри Меллон.
Тогда мой отец воскликнул:
— О, простите великодушно. Пожалуйста, вот два стула.
Возможно, эта история — лишь апокриф, но из нее ясно следует: отец хотел дать понять, что, несмотря на все богатство Мэри, не собирается лебезить перед ней, точно древнеримский клиент перед патроном. И Курт Вольф и мой отец принимали деятельное участие в отборе книг для серии и в общей организации этого новаторского, уникального издательского предприятия.
