Джо Стадвелл - Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире
Китай поступил практически так же. Примерное совмещение с колебаниями цен в Китае и соответствующей величиной его экономики позволяет предполагать, что тайваньский валютный резерв в $ 60 млрд в 1987 г. должен быть эквивалентен китайскому резерву более чем в $ 2 трлн сегодня. Однако в середине 2012 г. Китай уже располагал золотовалютным резервом в $ 3,3 трлн{572}.
Занижение валютного курса представляет собой форму субсидий. Они в развивающихся экономиках необходимы для создания компаний мирового класса, но именно этот метод слишком уж прямолинеен. Он помогает экспорту всех компаний без разбору, в то время как субсидии, доставляемые через банковскую систему и с использованием целенаправленных методов, поддерживают только те компании, чьи технологии получили приоритет в рамках развития «молодой промышленности». А снижение валютного курса субсидирует местных производителей товаров с низкой добавленной стоимостью, которые не развивают национальный технический потенциал и, хуже того, поддерживают производственные операции транснациональных корпораций.
Занижение валютного курса сопровождается и существенными издержками: стоимость накопленных резервов иностранной валюты со временем снизится, поскольку торговые партнеры рано или поздно заставят повысить валютный курс. Есть и текущие издержки: Центральный банк выплачивает проценты по выпущенным им облигациям и резервирует секвестированные средства, чтобы снизить инфляционное воздействие избытка иностранной валюты{573}.
В 1980-х гг. многие принимали экстраординарные резервы Тайваня за символ успеха его развивающейся экономики. Еще выше оцениваются сегодня горы валюты, запасенные Китаем. Но если Тайвань служит ориентиром, то Китаю еще предстоит послужить доказательством того, что резкие и постоянные манипуляции с валютой не являются полезным долгосрочным добавлением к инструментарию промышленной политики{574}. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что занижение стоимости валюты в Китае не проводилось так же жестко, как на Тайване, и что с 2007 г. юаню позволили понемногу дорожать.
Хороший дракон, плохой дракон
В целом китайское правительство успешно применило большинство базовых правил, обеспечивших быстрое экономическое развитие. Однако мало что дает основания предположить, что Китай вносит качественные изменения в свою политику. В то время как ведущая роль государственного сектора служит сильнейшим доказательством того, что форма собственности не имеет решающего значения для промышленной политики при наличии конкуренции и экспортной дисциплины, никто, однако, не станет утверждать, будто предубеждение Китая в отношении частного сектора является достоинством. Современная болтовня про возникновение «Пекинского консенсуса» применительно к политике экономического развития искажает исторические факты. Примером настоящего прорыва к успешному развитию в Азии была Япония эпохи Мэйдзи, а Китай просто следует ее традициям.
Исключительность развития Китая состоит не в проверенной на практике аграрной реформе и не в политике поддержки «молодой промышленности» или финансового регулирования, а только в его масштабах. При численности населения, более чем в десять раз превосходящего население Японии, все, что происходит в Китае, отзывается в мире усиленным в той же пропорции. До сих пор ВВП на душу населения составляет в Китае только $ 5000, но вместе с тем страна уже стала крупнейшим рынком для всего на свете: от полезных ископаемых до телефонов и автомобилей (с той важной оговоркой, что средняя цена и качество товаров в Китае гораздо ниже, чем в богатых странах). Именно масштабы Китая, а вовсе не оригинальность его политики развития поражают мир.
Является ли продолжающийся подъем Китая неизбежным и беспредельным? Отнюдь нет. Многие полагают, что размеры страны и ее внутреннего рынка сами по себе гарантируют успех. Но масштабы Китая точно так же мешают центральному правительству эффективно управлять промышленной политикой и сокращать расточительство. Китаю еще только предстоит создать лучшие в мире компании, но история говорит нам о том, что размеры страны не создают для этого очевидные преимущества. Множество самых успешных в мире компаний созданы в небольших европейских странах. Большинство же крупных государств – Бразилия, Индия, Индонезия, Россия – скорее экономически неэффективны (несмотря на исключение в виде США). Перспективы развития любой страны определяются в первую очередь качеством управления и выработкой правильной политики, и Китай не будет здесь исключением.
С этой точки зрения, современные политические процессы в стране не особенно обнадеживают. Правительство Китая склоняется к действиям в пользу своекорыстной сплоченной элиты КПК, чье господство все больше определяется «правом первородства», а не достоинствами и заслугами. В новом Постоянном комитете Политбюро ЦК КПК, избранном в ноябре 2012 г., трое из семи лидеров – дети бывших высокопоставленных деятелей партии, а еще один после женитьбы стал членом политической династии{575}.
У этой «княжеской» системы правления хватает собственных забот, и она все меньше и меньше берет на себя труд принятия сложных решений в отношении экономической политики. Едва ли сейчас возможно представить во власти такую фигуру, как Жу Ронгджи, и такую политику, которую он проводил в 1990-е и в начале 2000-х гг. Беда в том, что, хотя страна становится богаче, потребность в трудных решениях не уменьшается. Пример Японии 1980-х показывает, что именно тогда, когда страны начинают воображать, что нашли мифический «секрет» повышения благосостояния, и отказываются от регулирования, они становятся легко уязвимыми.
Даже если Китай избежит финансового кризиса в ближайшее десятилетие, демографический тренд положит конец всем бредовым утверждениям касательно экономического потенциала страны. Китай уже выходит из демографического периода, наиболее благоприятного для экономического развития, когда рабочих рук в избытке, а пенсионеров мало. Средний возраст работающих повышается, численность рабочей силы начнет медленно сокращаться в ближайшие годы по мере роста доли пенсионеров.
Рыночная власть китайских рабочих уже нарастает, хоть и с большим опозданием, устраняя разрыв между ростом производительности и ростом заработной платы, столь характерный для всего периода развития китайской промышленности. Экономика больше не может развиваться просто за счет ежегодного добавления рабочих рук и инвестиций. Китаю придется приспосабливаться к новой демографической ситуации. По сравнению с Японией, Южной Кореей и Тайванем в Китае интереснее всего то, что он приходит к стабилизации численности и демографическому старению населения при более низком уровне ВВП на душу населения, а это означает, что на протяжении многих лет стране предстоит отвечать на более серьезные экономические вызовы. К 2030 г. здесь будет около 300 млн пенсионеров, потребляющих, но не создающих сбережения, а численность населения будет падать и не достигнет 1,5 млрд.
