Одержимость справедливостью - Александр Эл
— Слышь, а ты кто по жизни?
— Я? Художник, живописец.
— Я тоже художник, — с уважением посмотрев на меня, искренне сказал он, и, отхлебнув из бутылки, мечтательно добавил, — я ещё, музыкант. Музыку очень люблю.
— A зовут тебя, как?
— Я Васька, в смысле Василий я, рад знакомству! Слышь, художник, а ты зайца нарисовать сумеешь? Чтобы похож был? А я могу, у меня здорово получается. Ой, — вдруг осознав несправедливость, он ногтём сделал отметку на этикетке и протянул бутылку мне, — извини, заболтался. Вот до сюда глотай.
Глянув на Васю, я механически плеснул на пол содержимое бутылки, чтобы хоть как-то ополоснуть горлышко. Василий, уловив мой жест, вдруг закатил глаза, упал на колени, хлопая руками по грязному полу, и громко заорал, а-а! Как будто его резали. Выдохнув, он никак не мог набрать воздух, чтобы снова заорать. Закашлявшись, он попытался встать на ноги, но у него не получалось. Я помог ему.
— Зачем? Ну зачем?! Это же водка, она не заразная! Лучше бы мне отдал!
Наверху открылась чья-то дверь в квартиру,
— Эй, кто-там?! — грозно спросил недовольный мужской голос. Мы притихли, — я милицию вызову, — сказал голос! — дверь захлопнулась.
— Слушай, нет мочи терпеть, я сейчас, — Вася стал протискиваться вокруг меня, — дай пройти, дай пройти.
— Да что же у тебя за недержание? Дома что ли не можешь?
— Переволновался я, пусти, до темна не дотерплю.
— Ладно, я пойду на улицу. Не могу я тут с тобой. И не бойся, не убегу, — несчастный человек, подумал я. Может, у него и дома нет.
Пока я размышлял, дверь подъезда громка распахнулась.
— Бежим, ей лучше не попадаться, — успел произнести мой новый друг, и мы побежали.
— А кто это? Ты что, её знаешь?
— Ну да, — запыхавшись, я тут всех знаю, — это Ольга Юрьевна, директор магазина Одежда, где я Тройника беру. Она здесь живёт, с обеда идёт. Вообще, она добрая.
— Ох, сволота! — визжал вслед женский голос, — весь подъезд изгадили! Васька — мерзавец! Это ты, я тебя видела!
Спрятавшись от заморосившего дождя, в ярко раскрашенном фанерном домике на детской площадке, отдышались, выпили по глотку.
— Представляешь, они говорят, что я, как Шагал, и ещё Бога приплели, — вдруг вспомнив вчерашний разговор, почему-то сказал я.
— Несправедливо это, — погрустнел Вася, — меня жена так называла. А ты не верь им, не верь! Они всё врут.
— Несправедливо? Что несправедливо?
— Да, знаю я, знаю, справедливость — категория субъективная, — махнул рукой Вася, — просто обидно. Меня жена тоже так называла, перед тем, как уйти к моему другу. Мне, говорит, волк нужен, а ты — шакал.
— А, почему справедливость — категория субъективная?
— Ну, так по Римскому праву, — увидев моё удивлённое лицо, Вася уточнил, — ну, Домиций Ульпиан, юрист из второго-третьего века, помнишь? А ты что, не согласен?
— Вася, ты ничего не путаешь?
Ни про какого Ульпиана я и понятия не имел. Ошарашенный услышанным, я пытался сложить кубики в голове. Оказывается, Вася не всегда был алкоголиком. Почему-то мы нашли друг друга, и уже пьём вместе. Беги Димка отсюда, беги, пока не поздно.
— Ничего не путаю, я же сам юрист. Не верь им, они всё врут, ты не шакал. Ты — человек! — прижал к сердцу бутылку Вася.
— Так чего же ты гадишь в подъезде, если ты юрист? Там же люди живут!
— Там волк, с моей женой живёт. Я политический технолог, пусть знают, что я рядом. А ты сам, разве не так делаешь, кхе, кхе? Ты гадишь, где кормишься! — в Васиной шапке и с бутылкой в руках, передо мной сидел совершенно трезвый Петрович. Он вдруг выпучил глаза и дико заорал, — ша-ка-ал!
— Димочка, Димочка, проснись. Плохой сон приснился? Я испугалась, ты так кричал во сне, — мать прикладывала ладонь и целовала мой лоб….
* * * * *
