Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Грегори Бернс
«Пландемия» начинается с того, что Миковитц представляют как мученицу, пострадавшую в борьбе за истину. Продюсер и рассказчик Уиллис создает у зрителя соответствующий настрой вот таким зловещим вступлением:
На пике карьеры доктор Миковитц опубликовала в журнале Science статью, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Она потрясла научные круги известием о том, что широкое использование эмбриональных и животных тканей ведет к возникновению опустошительных эпидемий хронических болезней. Приспешники Большой Фармы, ополчившись на доктора Миковитц за раскрытие этой жуткой тайны, вознамерились лишить ее репутации, карьеры и личной жизни. Теперь, когда на кону стоит судьба народов всего мира, доктор Миковитц раскроет имена тех, кто сеет заразу коррупции, подвергая опасности жизнь всего человечества.
Абстрагируемся пока от сенсационной подачи и обратимся к фактам. Миковитц действительно была в числе группы авторов, опубликовавших в Science скандальную статью, но совсем о другом вирусе – ксенотропном вирусе мышиного лейкоза (XMRV), который в статье связывали с болезнью под названием «синдром хронической усталости». Болезнь эта сама по себе неоднозначная, поскольку врачи и ученые никак не договорятся, считать ее соматическим заболеванием или психическим расстройством сродни истерии времен Фрейда. Результаты исследований Миковитц никому воспроизвести не удалось, а после дальнейших выяснений авторы статьи признали ненадежность использованной ими методики. Два года спустя редакция Science отозвала публикацию{160}.
Отзыв научной статьи – это травма, особенно для ведущего соавтора, который считается основным ответственным за ее содержание. По правде говоря, от осечек не застрахован никто. В каких-то случаях после отзыва соавторы просто признают ошибку и движутся дальше. Но бывает, что автор начинает упираться. Именно это и сделала Миковитц, после чего Science, по выражению Уиллиса, смешал ее с грязью. В нетипичной для журнала разоблачительной статье редакция выложила на восьми страницах всю подноготную ее спорной работы, представляющую интерес преимущественно для коллег по цеху. Миковитц на это ответила так: «Мне без разницы, что больше никто в мире не хочет этим заниматься. Тем лучше, оставьте нас в покое!» Еще один исследователь прозорливо заметил: «Я начал сравнивать Джуди Миковитц с Жанной д'Арк. Ученые сожгут ее на костре, но за самоотверженную преданность делу ее когда-нибудь канонизируют»{161}.
У мученических нарративов глубокие корни. Греческое μάρτυς – «мученик» – относится к свидетелю, то есть к человеку, готовому отстаивать имеющееся у него знание. В христианстве это знание подразумевает слово Божие, а мученичество в католической церкви – прямой путь к святости. Однако изначально в свидетельстве ничего религиозного не было. Аристотель, например, понимал под мучеником добродетельного человека, всегда говорящего правду. Конечно, такое качество не принесет вам много друзей. Высказывающиеся (не важно о чем) без обиняков неизбежно настраивают против себя окружающих. От свидетелей порой отворачивается общество. В прошлом, не столь уж далеком, их зачастую уничтожали.
Мученики вызывают диаметрально противоположные реакции. Их взгляды могут идти вразрез с нормой, и тогда они оказываются отщепенцами. Как мы помним из одиннадцатой главы, общество зависит от поддержания социальных норм, поэтому при возникновении угрозы для таких устоев некоторые благонравные граждане предпочитают вмешаться и покарать нарушителей. Вот почему мучеников подвергают остракизму. В то же время перед ними преклоняются (зачастую уже после гибели) за мужество высказывать правду (в их понимании) и готовность стоять за нее до последнего вздоха. Мученик – эталонный герой, достаточно вспомнить архетипы: Сократ, Иисус Христос, Иоанн Креститель, Жанна д'Арк, Авраам Линкольн, Махатма Ганди, Малкольм Икс, Че Гевара, Мартин Лютер Кинг – младший, Нельсон Мандела.
Определенного типа людей, склонного к мученичеству, не существует – психологи выяснили это, разработав «шкалу самоотверженности». Оказалось, что готовность жертвовать собой не коррелирует ни с каким конкретным личностным типом{162}. Это означает, что к мученичеству человека приводит не генетическая предрасположенность, а жизненный опыт. Антрополог Скотт Атран полагал, что значительную роль в превращении людей как в мучеников, так и в террористов играет унижение. К «Пландемии» это относится самым непосредственным образом: Миковитц публично унизили. Было бы даже удивительно, если бы она после случившегося не затаила обиду.
К чему я, собственно, веду: остерегайтесь мученического нарратива. Даже говоря правду властям, мученик, вполне вероятно, точит на них зуб за несправедливое обращение, и его правда может быть отравлена этой обидой. Мученики, упомянутые выше, необычны тем, что достигли известности, которая обычному правдолюбу и не снится. И тем не менее мученичество представляет собой один из шести базовых сюжетных типов, перечисленных в восьмой главе и хорошо знакомых всем нам. Все мы горазды время от времени вставать в позу страдальца в своих личных драмах. Это попытка поменять минус на плюс в сюжете «Из князей в грязь», превращая его в сюжет «Человек, загнанный в угол». Так что мученичество распространено гораздо шире, чем мы предпочли бы считать. Дело лишь в степени.
На протяжении всей книги я рассуждал о том, что нарративы – это конструкции, передающие последовательность событий, и что одну и ту же последовательность можно передать несколькими разными нарративами. Без подтверждающей информации трудно понять, истинный перед нами нарратив или ложный. Теории заговора, особенно такие, в которых фигурирует мученик, служат нам отличным уроком деконструкции нарратива. Этот же метод можно применять к любому подозрительному повествованию. Вот короткий список критериев:
● Надежность рассказчика. Насколько он авторитетен и компетентен? Может ли он быть ангажированным?
● Сквозит ли в нарративе недовольство, предъявляются ли претензии? Они бывают оправданными, особенно если продиктованы объективно подтвержденным коллективным ущербом (например, когда речь идет о рабах или коренном населении континента). Но бывает и сведение личных счетов. Обращайте внимание на прошлые обиды и пережитое унижение.
● Источник эпистемологии. Задайтесь вопросом: откуда рассказчику известно то, что известно?
● И наконец, остерегайтесь мучеников.
Возможно, читая эти вопросы, вы задумаетесь, знает ли сам продвигающий лживый нарратив о его лживости. Если носителя «ущербной эпистемологии», распространяющего фальшивые нарративы по собственному неведению, мы готовы простить, то к человеку, умышленно сеющему ложь, мы далеко не так снисходительны. В предыдущей главе я доказывал, что человек «есть то, что он ест». Конспирологи идут в этом смысле еще дальше, превращая потребителей в распространителей. Побаловаться теорией заговора просто забавы ради, наверное, не страшно, но, если вы ежедневно часами перелопачиваете интернет в поисках единомышленников, вы рискуете выработать ту самую ущербную эпистемологию – или замкнуться в информационном пузыре, как его любят называть в СМИ. В этом случае никакого сопоставления с реальной действительностью не произойдет, внешних ориентиров не будет, и мы получим крайнюю степень предвзятости подтверждения.
Но есть и обнадеживающие новости.
Осознав, насколько ловко некоторые лживые нарративы захватывают наше самовосприятие, вы наверняка начнете любопытствовать, смогут ли вас так же легко подчинить
