Путешествие героини. Женский путь к целостности - Морин Мердок
Дочь может проходить этот процесс расставания всю жизнь, и некоторые переживают разрыв особенно тяжело. Чтобы дистанцироваться от матери и материнской власти, героиня порой отторгает все женские качества, которые искажены культурными стереотипами и считаются неполноценными, пассивными, зависимыми, манипулятивными и слабыми[20].
Стремление сепарироваться от матери определяется тем, насколько та олицетворяет патриархальные ценности, ограниченность своей роли и глубоко укоренившееся чувство неполноценности. Проходя все этапы развития и осознавая корни обесценивания женского начала в своей культуре, женщина начинает понимать, что не мать стала причиной ее чувства неполноценности. Просто дочерям удобно обвинять своих мам в собственной низкой самооценке в культуре, прославляющей мужское начало.
Правда в том, что наши матери – а до них и их матери – были, как жена Лота, пленницами образа, проецируемого на них мужчинами. У женщин, ставших матерями в 1940-х и 1950-х, было не так много возможностей добиваться своих целей. Ими манипулировали, их сдерживали и подавляли с помощью рекламы, корсетов и седативных препаратов. А задачей их дочерей стало обнаружить и залечить женские раны.
ОТКАЗ ОТ ЖЕНСКОГО НАЧАЛА
Мэри Линн поступила в женский колледж, решив изучать высшую математику. В 1950-х ее вдохновил запуск «Спутника-1» и призыв к американским школьникам изучать математику и естественные науки. Но на самом деле Мэри Линн выбрала математику, поскольку в то время в этой области женщин было мало. «Мои подруги не интересовались математикой, а я хотела отличаться от них. Большинство девочек изучали литературу, а я терпеть не могла анализировать сюжеты и персонажей. Я устала слушать советы стать медсестрой или учительницей, чтобы иметь “запасной план”, если мой будущий муж станет инвалидом. Я не думала о будущем муже и, конечно, не желала иметь никаких запасных планов! Мне хотелось сделать что-то важное в сфере точных наук. Я была полна юношеского идеализма. А еще мечтала доказать отцу, что я ничем не хуже сына, рождения которого он ждал, но так и не дождался».
Мэри Линн даже не приходило в голову, что у нее может не хватить способностей к высшей математике, несмотря на низкие баллы и совет консультанта в колледже специализироваться на английском языке. Она опешила, когда в конце второго курса декан посоветовал ей выбрать другую специальность, объяснив это низкой успеваемостью. «Я была опустошена, – вспоминает она. – Помню, как ошеломленная вышла из кабинета и подумала: “Вот и все, теперь я девчонка”. Проще говоря, я думала, что математика спасет меня от типичной женской участи».
Мэри Линн отвергала все, что ассоциировалось с женственностью, поскольку не хотела ничем напоминать свою мать-домохозяйку, которую считала разочарованной, чрезмерно контролирующей, злой и суровой. «Я никогда не ладила с матерью. Думаю, она завидовала мне, поскольку я хорошо училась в школе и у меня, в отличие от нее, были возможности получить высшее образование. Я не хотела стать такой же. Я мечтала походить на отца, которого считала мягким, успешным и довольным своей работой. Мама никогда не была счастлива. В то время мне и в голову не приходило, что его успех был достигнут за ее счет или что ее ненависть к себе и неоднозначные наставления дочерям были вызваны тем, как общество относилось к женщинам».
Мэри Линн начала понимать, как полное отождествление с мужскими ценностями повлияло на ее представление о себе как о женщине и отношение к другим представительницам ее пола. «Я смотрела на других женщин свысока, желала мыслить как мужчина. Но, конечно, я ненавидела себя как женщину. В стремлении отождествиться с мужчинами я отгородилась от большей части себя. Я решила, что все стоящее должно быть сложным, конкретным и поддающимся количественной оценке. Теперь я понимаю, что, отвергая женственность в позднем подростковом возрасте, я препятствовала своему взрослению, отрицала собственные навыки и игнорировала то, что доставляло мне удовольствие».
В 42 года ей приснился такой сон: «Я в Шотландии, сижу на заднем сиденье автобуса, который ездит по кругу, а я засыпаю и просыпаюсь. Мы едем по улице Несгибаемых. Уже без четверти девять вечера, но на улице все еще светло. Небо озарено северным сиянием».
Анализируя сон, Мэри Линн сказала: «Я понимаю, что улица Несгибаемых отражает мою жизненную позицию. Много лет я стойко сопротивлялась всему, что считалось женским. Когда у меня не заладились отношения с математикой, я занялась благотворительными мероприятиями по сбору средств. Я научилась соревноваться, бороться за власть и играть по мужским правилам, но не умела расслабляться, заботиться о себе или наслаждаться жизнью. Друзья называют меня трудоголиком, а я отвечаю, что ничего не могу с собой поделать, так уж я устроена. Что ж, наверное, с меня хватит. Я больше не хочу ездить по улице Несгибаемых. Я пожертвовала отношениями с матерью, сестрами и собой, чтобы быть героиней в мире мужчин. Пора вернуться к тому, что действительно важно».
ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ: ОТДЕЛЕНИЕ ОТ МАТЕРИ
Путешествие начинается со стремления героини отделиться физически и психологически от родной матери и материнского архетипа, который имеет еще большую власть. Архетип этот часто называют бессознательным, особенно его аспект, включающий тело и душу. Образ матери – не только аспект личного бессознательного, но и символ всего коллективного бессознательного, содержащего в себе единство всех противоположностей[21].
Расставание с родной матерью – особенно сложный процесс для дочери, поскольку ей приходится отделяться от такой же, как она сама. Дочь испытывает страх потери, беспокойство, что она одинока и отличается от родственницы по женской линии. Сепарация от матери происходит сложнее у женщин, потому что девочка «должна отличать себя от материнской фигуры, с которой отождествляется, а ребенок мужского пола – от материнской фигуры, чьи качества и поведение его учили отвергать в себе, чтобы стать мужественным»[22].
Многие дочери сталкиваются с конфликтом между стремлением жить свободнее, чем мать, и желанием получить ее ласку и одобрение. Они хотят превзойти мать, но боятся потерять ее любовь. На первых порах переезд может стать единственным способом разрешить противоречие между потребностью повзрослеть и желанием угодить матери. Девочки усвоили миф о неполноценности женщин и поэтому больше, чем мужчины, нуждаются в одобрении и положительной оценке. Им трудно противостоять родительскому недовольству: «…независимость девочек – поскольку она неожиданна, – скорее всего, будет истолкована как неприятие родителей, в отличие от более ожидаемого бунта мальчиков»[23]. Это первое расставание «часто ощущается скорее как расчленение, чем как освобождение»[24].
Поэтому многие девушки приписывают своим матерям образ архетипической мстительной, властной и хищной женщины, которую они должны отвергнуть, чтобы выжить. Настоящая мать может воплощать в себе эти качества, а может и не воплощать, но дочь усваивает их как образ внутренней матери. Согласно Юнгу, внутренняя мать начинает функционировать в нас как теневая фигура, непроизвольный шаблон, неприемлемый для нашего эго. Мы не можем принять это в себе, поэтому проецируем на других[25].
Образ великана, который пренебрегает дочерью или держит ее в плену, проецируется на мать. Злой великан-мачеха, как в сказке «Гензель и Гретель», становится ведьмой и встречает смерть в печи. Отношения матери и дочери и их разлука настолько сложны, что в большинстве литературных произведений, написанных женщинами, и сказок мать отсутствует, мертва или предстает злодейкой[26].
УЖАСНАЯ МАТЬ И НЕГАТИВНОЕ ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО
Существует два противоположных варианта архетипа матери: Великая Мать, олицетворяющая безграничную заботу, поддержку и защиту, и Ужасная Мать, воплощающая застой, удушье и смерть. Эти модели – составляющие человеческой психики, которые формируются в ответ на типичную зависимость в младенчестве и детстве[27]. Обычно мать – основной объект зависимости младенца, а его задача состоит в том, чтобы перейти от симбиотических отношений к разделению, индивидуализации и независимости. Если ребенок воспринимает мать как источник заботы и поддержки, он будет считать ее позитивной силой; если как пренебрежительную или подавляющую, то она станет для него угрозой.
В зрелом возрасте многие люди воспринимают женскую силу и нередко собственных матерей в рамках архетипа Ужасной Матери[28].
Они не видят ее жизнь в контексте исторического периода, ее семейного статуса и возможностей, доступных во времена
