Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Грегори Бернс
Мне по-прежнему кажется потрясающим, что, заглянув в мозг крохотной группы потребителей музыки, можно найти какие-то указания на будущую популярность песни. Результаты исследований позволяют предположить, что мы мыслим гораздо более сходно, чем нам кажется. Нам нравится думать, что мы неповторимы. В западном обществе индивидуальность играет центральную роль в личном (героическом) нарративе. Мы считаем мысли своими, и только своими. Это определенно не так. Между 32 подростковыми мозгами и мозгами остального населения страны оказалось достаточно общего, чтобы в какой-то мере спрогнозировать коммерческий успех музыкальных композиций. Это означает как минимум, что мы выдаем одни и те же, до оторопи похожие, реакции на популярные медиа.
Вы можете возразить, что в этом открытии ничего такого неожиданного нет. В конце концов, наши музыкальные предпочтения и финансовые решения диктуются общественными ожиданиями и культурным обусловливанием. Однако не исключено, что эти общие реакции коренятся еще глубже. В следующей главе мы посмотрим, распространяется ли воздействие социальной конформности на более серьезные материи, такие как религия, политическая принадлежность, и даже на внутренний стержень – опору нашей идентичности.
Глава 11
Нравственный стержень
Теперь у нас есть масса свидетельств того, что граница между нашими собственными мыслями и чужими гораздо более проницаема, чем мы осознаём. И поскольку мы в обществе живем не одни, то постоянно разрываемся между тянущими нас в разные стороны личными интересами и общественным благом. Даже если эти интересы совпадают, как в оленьей охоте, работать вместе бывает нелегко. Отчасти нам помогает в сотрудничестве способность поставить себя на место другого человека: те, кому лучше дается ментализация, сотрудничают явно больше (по крайней мере, в ситуациях вроде оленьей охоты).
Ментализация не единственный результат формирования нашего мозга обществом. Исторически принадлежность к группе была вопросом жизни и смерти, а потому эволюционный отбор сильно благоприятствовал тем, кто умел работать в команде. Иными словами, в определенной степени наша способность к сотрудничеству – биологически заложенный инстинкт. При этом общество скрепляется и культурной передачей кодексов поведения, внушающей его участникам комплекс нравственных принципов и требующей поступаться индивидуальными эгоистическими интересами ради общего блага. Я уже упоминал, как важны первые услышанные истории для развития нравственных представлений ребенка, которые в свою очередь образуют стержень его личного нарратива. В этой главе мы разберем более подробно, как под влиянием общества продолжает формироваться наше самовосприятие.
Личность и общество существуют в непреходящем фундаментальном конфликте. Специалист по возрастной психологии Эрик Эриксон обозначил его на пятой из перечисляемых им стадий психосоциального развития как конфликт между идентичностью и смешением ролей{99}. Это такой период существования, когда человек задается вопросом, кто он и какова его роль в жизни. И хотя наивысшего накала этот конфликт достигает в подростковом возрасте, он продолжает тлеть и время от времени разгораться до конца наших дней. Когда меняются обстоятельства, мы переходим на другую работу, встречаем новых людей или расстаемся с кем-то, вполне естественно возвращаться к вопросу о том, кто мы, собственно, такие. А точнее, кем мы себе представляемся.
Нравственные принципы и священные ценности составляют львиную долю нашего представления о себе. Поскольку закладываются они в раннем детстве, то зачастую образуют те самые устои, на которые надстраиваются остальные компоненты нашей идентичности. Эти другие составляющие – в том числе наш род занятий и личные отношения – тоже важны, однако они достраиваются и нарастают годами. Когда жизнь идет гладко, большинству просто незачем копаться в себе. А вот когда мир переворачивается, все летит кувырком и идет вразнос, хочешь не хочешь приходится заглянуть внутрь, хотя бы чтобы просто перепроверить, кто мы есть. Вы идентифицируете себя с точки зрения своей работы? Своих достижений? Своего спутника жизни? Детей? Или воспринимаете себя через призму своих основополагающих ценностей? Очень отрезвляет приходящее ко многим в критических обстоятельствах осознание, что вас могут лишить чего угодно, кроме нравственных ценностей.
Многие, несомненно, подтвердят, что именно моральные принципы и священные ценности определяют суть их идентичности. Возьмем, например, «золотое правило», которое обычно формулируют в виде максимы «Поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой». Если бы мне нужно было выдать детям одно-единственное правило на все случаи жизни, я бы выбрал это. Великолепная стратегия почти для всех жизненных перипетий. Она требует определенной степени ментализации и за счет постоянного использования формирует необходимый человеку навык эмпатии и внимания к другим. Но, обучая детей этому «золотому правилу», родители часто преподносят его как заповедь. Первое в истории упоминание «золотого правила», относящееся к Древнему Египту примерно II тыс. до н. э., формулировалось именно так. Оно встречается в исторических источниках настолько часто, что поневоле начинаешь недоумевать, зачем наши предки вдалбливали его нам так настойчиво. Причина в том, что при всей его пользе применять его крайне трудно. Как пишет социальный психолог Джонатан Хайдт, «нравственные системы – это взаимосвязанные наборы ценностей, добродетелей, норм ‹…› и развившихся в ходе эволюции психологических механизмов, которые сообща обуздывают эгоизм и делают возможным координированное существование в социуме»{100}. «Золотое правило» напоминает заповедь, потому что это и есть заповедь. Без него общество поверглось бы в хаос.
«Золотое правило» – образцовый пример присущего священным ценностям парадокса. Хотя мы идентифицируем себя с этими ценностями как с основой нашего самовосприятия, очевидно, что и они не берутся из ниоткуда. Священные ценности внушаются нам родителями и обществом в целом, становясь очередным компонентом иллюзии «я». Универсальность многих священных ценностей свидетельствует о том, насколько проницаемо наше представление о себе, насколько легко мы впитываем то, что внушают нам облеченные властью и авторитетом деятели якобы ради общего блага. Но, как мы видели в предыдущей главе, склонность усваивать священные ценности у людей варьируется. Кто-то непоколебимо тверд в своих принципах, порой до невыносимости, тогда как другие могут представать беспринципными и себялюбивыми. От вашего места в этом спектре зависит, насколько восприимчивым окажется ваш личный нарратив.
Священные ценности кажутся самодостаточными, однако и они служат сильно сжатой репрезентацией сложного нарратива. Эти нарративы проистекают из историй, которые мы впитываем в процессе взросления.
