Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов - Владимир Алексеевич Колганов

Иногда мне кажется, что на мои старания, на поиски образа, на выбор позы, наиболее точно выражающей характер – на всё на это ей просто наплевать. Что ей только и нужно, чтобы лелеяли, чтобы ухаживали, как за чайной розой где-нибудь в дендрарии. И что вся её жизнь – это ожидание поливки. Только это и больше ничего! Ни интересных мыслей, ни добрых чувств. И минимум желаний. Впрочем, что касается желаний, тут я, наверное, неправ. Если начнёшь перечислять их, придётся слушать до самого утра. Нет уж, давай обойдёмся без претензий.

– И долго ещё ждать? Я даже у парикмахера никогда столько не сидела.

Ну, уж это вовсе чёрт-те что, то есть за пределами разумного! Для неё, что я, что цирюльник – всё едино! Нет, больше не могу. Всё! Ухожу! Где это видано, чтобы художника так унижали?

И вот теперь ты с удивлением глядишь по сторонам – куда же он ушёл? Да как так можно? Если уж начал, надо довести дело до конца. Совести у него нет – это про меня. А про кого ж ещё? Эх, дура я, дура! В кои-то веки заарканила на вид приличного мужика, так и тот оказался рохлей – сбежал при первом случае. Знаю я таких! Вот и этот – вроде бы с три короба вначале обещал, ну а дальше… Нет, надо что-то делать!

Кстати, очень интересно, что же такое она сможет предпринять. Было бы любопытно посмотреть, не правда ли? Ну а я? Что в состоянии предложить ей я? Да с какой стати она вообще ко мне пристала?! Будто нет других занятий. Стоило лишь кисти в руки взять, так теперь от меня уж точно не отвяжется. Я ведь вроде бы не просил ни о чём таком. А вот ей, я вижу, очень хочется…

Опять она смотрит на меня. Снова эта её странная, загадочная улыбка. Эй, милая! Ну зачем так смотришь на меня? Что хочешь мне сказать вот этим взглядом? И зачем только я с тобой связался? Будто делать больше нечего…

И вот я решаю высказать ей всё, что думаю. Самое время, иначе будет поздно…

– Я хочу, чтобы ты изобразил меня такой, какой представляю я сама себя.

Ведь слова не даёт сказать, опять она со своим дурацким мнением.

– Ну что ты говоришь? Почему я должен делать так, как нравится тебе? В конце концов, кто из нас художник?

– Ты.

– Надо же! Хоть в этом ты со мной согласна.

– Это не значит, что я готова принять всё, что приходит тебе в голову.

– Я пишу тебя и только тебя. Пишу так, как я тебя вижу.

– Видела бы мама, что ты со мною сделал.

Ну вот! Неужели из-за одного неудачного движенья кистью нужно каждый раз устраивать истерику?

– Сейчас поправлю, – взяв в руки кисть, я наношу на холст несколько мазков. – А по-моему совсем неплохо получилось. Ну что? Ты теперь довольна?

– Нет!

– Что опять не так?! – я мысленно хватаюсь за голову.

– Моя рука.

– Которая?

– Та, что держит сигарету.

– Что ещё случилось с рукой?

– Мне так неудобно.

Ну вот! Ей, видите ли, неудобно. А каково мне всё это выслушивать? Нет, не могу поверить. Просто дикость! Неужели ей приятнее держать сигарету не в руке? Да, да! Вот так, сдвинув в угол рта и зажав губами.

Если б знать наверняка, что тебе нужен всего-навсего партнёр, я бы не возражал. Тогда, милая, можно обойтись без сигареты. Посажу рядом с тобой этакого бородатого мужичка. Он обнимет тебя, ты положишь голову ему на грудь. Нет, ну почему я буду против?

А потому, что твой характер, каким я его представляю, он как кусок горного хрусталя – разбить его несложно, но потом уже не склеить воедино. Так что, извини, на сей раз придётся обойтись без мужика. А там, Бог даст, что-нибудь ещё придумаем.

– Нет, сигарета во рту мне тоже не подходит. Как же я буду говорить? И вообще, это было бы вульгарно. За кого ты меня принимаешь? Ты бы ещё в виде портовой девки меня изобразил!

Кто о чём, а эта – либо про мужиков, либо про девок! Кстати, на этот раз она, кажется, права. С этой рукой я и впрямь что-то напортачил.

И всё же, зачем она мне это говорит? Может быть, нарочно провоцирует? Ну уж нет, на меня подобные методы не действуют.

Интересно, что все её претензии начинаются обычно с мелочей. Скажет, ты не так сидишь, не так кисть держишь. И вообще – как это можно, четыре кисти растопыренными пальцами одной руки держать, ну а ещё одну кисть ухватить другой рукой и при этом что-то мазать? Где уж ей понять!

– А это… плоское. Эй, зачем? Что ты собираешься с ним делать?

– Милая, это мастихин. Иногда он лучше всякой кисти.

– Вот ещё! Ты бы ещё совковую лопату в руки взял. Самое подходящее для тебя орудие, – говорит она, а в глазах читается откровенная насмешка.

Нет, я так просто не могу! Всё вдохновение, весь настрой насмарку.

Надо же понимать, что я не агрегат какой-нибудь, не автомат для выпекания пирожков и даже не компьютер. Это его можно запрограммировать так, чтобы портреты рисовал. Заложил ему в нутро пачку фотографий – на, анализируй! Характерную позу выбирай, вычисляй типичный для неё угол наклона головы с точностью до градуса, и чтобы цвет лица не только соответствовал заданному освещению, но непременно гармонировал с тем, во что одета. Да, да, конечно, не забыть бы про её наряд. Что там сейчас в моде – Шанель или Версаче? Но откуда же мне знать?

Тут она мне говорит:

– Посмотри, что ты на меня надел! Это салоп какой-то, а не платье. Больше похоже на больничный халат.

– Если тебе не нравится, можешь его снять.

– Ой! Я так и поняла! Ты только этого и добивался. Сначала разденешь меня догола, а потом выставишь на вернисаже. Тебе лишь бы денег побольше получить за свою мазню.

Это уже слишком! Я бросил кисти и налил себе рюмку коньяка. Вот так всегда! Стоит только явиться вдохновению, так непременно что-нибудь произойдёт. То ли раздастся телефонный звонок, то ли в желудке заурчит, поскольку время подошло к обеду. А то вот некая нахальная мамзель начнёт выдумывать про меня отвратительные небылицы. Нет, надо с этим поскорее кончать, так