О творческом начале - Александр Иванович Алтунин
Чтение книг по определенным темам, если в принципе имеется такая возможность, заполняет большую часть времени ученика. Конечно, далеко не всегда в раннем детстве уже определяется характер будущих увлечений и пристрастий, а потом и основной работы. Читая художественную литературу по школьной программе, творческий ученик делает порой гораздо более объемные и более серьезные выводы, чем большинство его одноклассников. Но он еще старается захватить и побольше книг и вне школьной программы. И уж эти книги так глубоко и основательно проходят через его ум и душу, что часто вспоминаются до конца его жизни как яркое и интересное событие его жизни. Ряд книг он прочитывает по рекомендации друзей и родителей, но все же останавливается на каком-то своем круге, понятном лишь ему самому, или к которому у него есть смутная неосознаваемая тяга.
Надо сказать, что чутье на хорошую литературу может быть у него заложено еще с детства, поэтому читая даже книгу по совету родителей, он нередко откладывает ее в сторону, потому что она ему не нравится. Он даже не всегда может ясно и четко объяснить причину своей антипатии (особенно когда почти все окружающие восхищаются этой книгой), но что-то внутри него протестует против восприятия такой книги. Его внутреннее "я" буквально коробится от этой книги, ощущает сильнейший дискомфорт первоначально чисто психологический, а потом и почти физический, если ребенок пытается усилием воли заставить себя дочитать книгу до конца… И это еще один диагностический критерий творческого начала, потому что остальные будут читать эту книгу и еще получать определенное удовольствие, потому что так принято. И будут хвалить то, что хвалят другие, искренне веря, что при этом они выражают лишь свое собственное мнение.
И наоборот, если в руки творческому ребенку попадет книга, имеющая высокий уровень гармонии, но не вызвавшая никакого интереса у окружающих, в том числе и родителей (первых потенциальных претендентов на звание авторитетных лиц для ребенка), то оторвать ребенка от нее будет трудно, И даже если последует принципиальный запрет на ее чтение (родителям покажется, что ему еще рано читать такую сложную литературу или что он не должен читать того, что им не нравится), то даже в этом случае он будет продолжать ее читать, но теперь уже тайком. И если такую книгу возьмет взрослый творческий человек или просто мудрый, то он быстро поймет причину столь мощного пристрастия ребенка к ней. И даже более того, возможно, что в своем детстве такой взрослый тоже увлекался этой книгой или просто испытывает к ней искреннюю симпатию в силу одобрения основных мыслей и чувств, изложенных в ней.
Если спросить подростка о том, что ему понравилось в книге, то он расскажет много интересного, используя порой для освещения произведения весьма необычный ракурс. По сравнению с ровесниками его мысли будут иными, новыми, необычными, более яркими и выразительными, порой более зрелыми. Причем настолько более зрелыми, что даже учителя с большим профессиональным стажем не поверят в то, что эти мысли принадлежат самому ученику, а не переписаны из чужих работ студенческого уровня. Если же мысли высказывает уже студент, то его могут обвинить в банальном плагиате из работ известных отечественных или зарубежных профессоров, о которых он, возможно, и не слышал вообще. Творческие люди встречаются так редко, что большинство окружающих людей готово скорее поверить, что перед ними любитель плагиата, нежели признать в человеке творческое начало. Кстати говоря, диагноз "творческое начало" скорее поставит человек, у которого оно у самого имеется, нежели тот, у кого оно отсутствует. Человек с нормальным зрением не способен в принципе увидеть то, что видит дальнозоркий.
О своих увлечениях, связанных с творческим процессом, подросток рассказывает с особенным энтузиазмом, эмоционально ярко и информационно насыщенно. Если в личности ребенка присутствует элемент гармонии, то и психологические проблемы он решает по-своему. Что не всегда нравится, в первую очередь, ровесникам. Почти все, что так или иначе отличается от большинства, вызывает у основной массы мощнейшее раздражение, временами доходящее до озлобления и даже до потенциальной психологической и физической агрессивности. Даже студенты средних курсов считают, что студент в принципе идет на дополнительный контакт (особенно неформального характера) только для того, чтобы получить таким образом для себя дополнительные льготы (по сравнению с теми, что имеют все остальные студенты). Иначе говоря, нормальный человеческий (с точки зрения творческой личности) разговор этого студента с преподавателем они (в том числе отличники и даже ленинские стипендиаты) воспринимают лишь как попытку банального подхалимажа с его стороны… В то время как личность самого преподавателя может быть для него интересной как таковая.
Не говоря уже о том, что не меньший интерес у него вызывают порой те преподаватели, которые у него никогда ничего не вели и вести ни когда не будут. Проявление любознательности никак не связано с его личным учебным процессом. Не говоря уже о том, что, как правило, такие студенты и так достаточно хорошо успевают, чтобы специально пытаться для себя получить дополнительные льготы, обеспечивающие на зачете или экзамене приличную оценку. Срабатывает стереотип "мерить всех на свой аршин" и проявление стандартного мышления, когда наличие в другом благородства в большей степени, чем в критике, отвергается в принципе, как нечто даже чисто теоретически невозможное. Этого не может быть, потому что быть не может. И в этом вся логика.
Начало неформального общения со взрослыми может быть положено еще в школе, когда один из интеллектуальных лидеров устанавливает отношения с преподавателем в несколько непривычной плоскости, обсуждая с ним гораздо более глобальные вопросы и в ином ракурсе, чем все остальные его одноклассники. Даже в научно-исследовательском институте он будет устанавливать аналогичные неформальные отношения уже в силу сложившейся личной традиции, не зависимо от того, что думают об этом все остальные. Совершенно невольно такой человек будет высказывать свои мнения положительного плана в адрес авторитетного или симпатичного для него лица, восхищаясь его особой высотой интеллекта или совершенством характера, как предметом для искреннего и бескорыстного подражания, как эталоном в том или ином моменте. О приобретении которого (или о приближении хотя бы некотором к нему) творческий человек мечтал многие годы, лелея эту мысль в числе самых сокровенных. Об этом, как правило, не рассказывают окружающим, потому что они, в подавляющем большинстве случаев, этого не поймут, потому что не смогут воспринять
