Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов - Владимир Алексеевич Колганов
Что же остаётся человеку, одинокому страннику, желающему понять, зачем же он живёт, в чём смысл его существования? В какой-то момент ему становится не вполне уютно в нашем мире, и вот он пытается соорудить нечто такое, что его устроит, привлекая для этого своё воображение. Конечно, созданный им мир не вполне реален, но благодаря ему человек чувствует, что он живёт, а не прозябает. В этом мире существуют разные люди, плохие и хорошие – в жизни всякое бывает. Но есть надежда на то, что всё как-то образуется – это та самая надежда, которой почти исчезла на Земле, растерзанная войнами, обездоленная властями, лишённая средств к существованию стараниями корыстолюбцев и втоптанная в пыль предательством друзей. Вот и талантливый художник, учёный, писатель или композитор живёт в мире, созданном его воображением, иначе он не в состоянии творить. Ну разве что изредка выбирается оттуда, чтобы набраться новых впечатлений.
Часть II. Истоки вдохновения
Глава 13. Происхождение таланта
В последних главах предпринята попытка как бы проиллюстрировать те соображения и выводы, которыми насыщены первые двенадцать глав. Там наворочено всего так много, что, вероятно, не каждому читателю по силам в этом хозяйстве разобраться. И вот, чтобы сделать теоретические выкладки более удобоваримыми, я взял за основу драматические события из жизни главного героя трилогии – «Лулу», «Дорога на Таити», объединённых позже в книге «Превратности судьбы», и «Уходящее время». Всё это опубликовано в период с 2013 по 2021 год, по одному роману на каждое десятилетие – девяностые, нулевые и те, что наступили по календарю потом. Сразу замечу, что главной герой трилогии – мой тёзка, но это ещё ни о чём не говорит… В общем, попытался реализовать оригинальную идею, а в результате получилось что-то вроде фантазии на тему. Хотя, с другой стороны, всё, что в этих романах описал, есть ни что иное, как размышления об истоках творчества, о муках, которые испытывает автор при создании своего произведения. Это если забыть про занимательный сюжет. Итак, начнём мало-помалу!
Представим себе некоего на вид вполне заурядного человека – профессия его нам неинтересна, а вот некоторые мысли… Ну, например:
«Можете мне не верить, но иногда я кое-что пишу. Обычно это происходит сразу же после сна и, что особенно обидно, на пустой желудок, так что более двух-трёх страниц не наработаешь. При этом в голове возникает некое шуршание, напоминающее шелест переворачиваемых страниц и словно чей-то голос, спросонья кто именно и не разберёшь, прокашлявшись для порядка, начинает зачитывать мне текст, только успевай записывать… Знаете, поначалу собирался сочинить нечто маловразумительное в стиле «фэнтэзи» – уж это нынче в моде! Но тут ведь вот какая происходит несуразица. Спрашивается, зачем писать и кому всё это нужно, если более или менее здравомыслящему человеку с умеренным воображением достаточно просто-напросто прилечь на свой любимый, кое-где уже слегка продавленный диван в весьма уютном обрамлении – торшер, подушка, рюмка коньяку – и фантазируй себе, сколько душеньке угодно! Кому что требуется и кому какой предпочтителен сюжет… Далее следовало бы привести полный перечень наиболее привлекательных видений, ну словно бы порекомендовать самый ходовой товар – да ладно, уж как-нибудь сами разберётесь. Словом, в итоге с «фэнтэзи» не задалось…»
Как видим, это тот самый случай, когда человек решил поставить крест на своих творческих потугах. И был абсолютно прав! Лучше лежать на диване, перечитывая уже в который раз «Мастера и Маргариту», чем потакая вкусам невзыскательной публики писать полнейшую ерунду.
Ну а другой никак не может отказаться от своей мечты – мечты создать что-то уникальное, неповторимое, такое, что никто и никогда не смог бы написать. И вот, терзаемый сомнениями, обращается то ли к Богу, то к самому себе:
«Вот вы скажите мне, может ли посредственность создать шедевр? Хотя бы в виде исключения, ну, предположим, один единственный раз в жизни? К примеру, некто, который и кисти-то прежде не держал в руках, изобразит маслом на холсте что-то, сравнимое с «Джокондой» Леонардо. Горлопан, которому к тому же слон на ухо наступил, соорудит симфонию «си-бемоль-мажор» для голоса с оркестром. Зануда-графоман получит литературную премию, описав унылые похождения интеллигентного бомжа, а потомственный урод, у которого давно уже, что называется, морда кирпича просит, произведёт на свет красавицу, которую, как ни старайся, но ни пером описать, ни…. Ну, словом, возможно ли, чтобы со мной случилась вдруг подобная невероятность? Эта самая мысль уже не первый день лишает меня послеобеденного сна, так что всего только и остаётся какая-то зыбкая, беспокойная дремота…»
Что ж, это вполне разумный способ – способ навсегда избавиться от каких-либо иллюзий. Если побудительный мотив сводится всего лишь к жажде славы, тогда неизбежен плачевный результат. И впрямь, кое-какие средства есть, но совсем не те, что нужны для создания шедевра. Вот потому и выносим приговор – посредственность!
Но допустим, что кое-что всё же написал – не бог весть что, но почему бы не вообразить себя писателем? Горький и Луначарский давно уже отошли в мир иной, однако каким-то чудом нашёл Вовчик покровителя в лице некой дамы, при этом исходил из принципа, согласно которому на безрыбье и рака можно рыбой называть. И вот что получилось:
«Кларисса служила редактором в литературном журнале. Через её руки проходили сотни рукописей, из которых едва ли десятую часть она дочитывала до середины и ещё гораздо меньше – до самого конца. Каждый раз после прочтения очередной страницы опуса какого-нибудь самодовольного графомана-просветителя у неё возникало неудержимое желание послать куда подальше и его самого, и эту мерзкую работу, да и весь журнал со всеми его бездарными писаками. Время от времени, чувствуя, как закрываются глаза, Кларисса остервенело дёргала себя за волосы, закуривала сигарету и, мучительно преодолевая некстати накатившую дремоту, продолжала читать. В итоге рукопись оказывалась усеяна пеплом от сигарет и обрывками Клариссиных волос, не меньше дюжины на каждую страницу. Так вот и получилось, что со временем остатки её кудрявой шевелюры расположились на полках редакционного архива, составляя едва ли не самую ценную его
