Гаятри и Васяня под крылом московской «тантры» - Лю Ив
Всё это рассказал милиционер. Стал расспрашивать, знает ли мать, что случилось с дочерью, всегда ли она такая странная: не разговаривает и на вопросы почти не отвечает.
А что могла сказать мать? Она, когда увидела дочку – едва ни лишилась чувств! Девочка вернулась домой – обритая! Наголо! – Мать вообще слова вымолвить не могла! Так и рухнула на стул… – Какие уж тут объяснения. Ей бы самой хоть кто-то что-нибудь объяснил!
Только вот… – не было объяснений! Дочка-то… – разговаривать перестала! Совсем!
Ну, что сказать? – Уложили её в постель… Потом милиционер пересказал всё, что видел сам и слышал от проводницы, получил от Галины Петровны подпись о передаче дочери и дал карточку с номером телефона, мол, если чего – звоните… Хотите подать заявку, надо прийти в отделение милиции. Но только она должна сама рассказать, что случилось.
Вот и всё…
Ночью Галина Петровна откинула одеяло, стала смотреть, есть ли следы насилия на девочке, – ничего не нашла. Провела рукой по голове дочери, почувствовала бритые колючие корешки – не выдержала: отвела руку, и снова заплакала. У дочери были замечательно красивые волосы, густые, с каштановым отливом, – все знакомые восхищались… И для матери гордость, и девочке украшение.
Вот такое пришло в дом Галины Петровны горе. Танечка не заговорила ни наутро, ни через неделю. Стала словно неживая. И платок с головы не снимала, только чужой сразу на другой день выбросила, а взяла из шкафчика старый, бабушкин.
И с того дня жизнь Галины Петровны потеряла реальные очертания. Былые трудности теперь казались едва ли ни счастьем. Вместо них жизнь затянуло плотной завесой ожидания. Разговаривать дочь не начала. Кроме того, она перестала ездить в институт. После возвращения из той поездки шел второй месяц, а Таня к учёбе так и не вернулась. И ни разу не разговаривала с подружкой – ни по телефону, ни непосредственно. Когда Надя пришла, обеспокоенная – дочь не вышла даже в коридор. И Галина сама поила подругу чаем, выспрашивала подробности последнего телефонного разговора, записывала номера телефонов тех, кого знала подружка из Танечкиных друзей. Попробовала Галина Петровна поговорить с парнем этим, Стасом, – он звонил… сама Таня к телефону не подошла, а Галине он ничего рассказывать не стал. Даже под угрозой обращения в милицию.
Пришлось сообщить и отцу Танюшки, чтобы приехал и попробовал повлиять на дочь. Бесполезно: та даже не повернулась лицом к отцу, так и пролежала отвернувшись к стене. Ко всему прочему, она перестала читать. Совсем, и компьютер больше не включала…
В доме Галины Петровны поселилось затворническое, а вернее – траурное молчание. И в такой атмосфере начали потихоньку сохнуть даже цветы. У домашних комнатных растений начали желтеть и отпадать листки, пока они почти полностью не засохли.
Галина Петровна ходила к психологу, но без толку. – Привести туда дочь не получилось.
Постепенно волосы дочери стали отрастать. Только вызвало это совсем не радость, а дополнительные скорбь и слёзы. Вместо привычных каштановых – волосы девочки оказались… седые. – Знакомая старушка посоветовала идти в церковь и заказать молебен о здравии рабы божьей Татьяны. И самой молиться, конечно.
И Галина начала молиться…
Ещё через два месяца стало ясно, что дочь беременна.
Часть одиннадцатая
Гаятри
Гаятри сидел в сквере и рассматривал узор линий на своей ладони.
Если подносить ладонь ближе к глазам – линии на ней менялись. Словно живые нити, они так красиво изгибались и волновались, что Рокки застыл в неподвижности и зачарованно наблюдал за ними, позабыв обо всём на свете.
Ко всему прочему линии откликались на каждое его мысленное движение, они, казалось, СЛУШАЮТ и реагируют, как будто шепчутся, обсуждая мысли Гаятри. – Такие удивительные живые существа на собственной ладони. Правда, и ладонь тоже существовала сама по себе, и к Гаятри особенного отношения не имела. – Она тоже парила эдакой отдельной планетой посреди невесомости, на которую Гаятри каким-то, непонятнам для себя образом, влиял.
Потом он увидел, как к одной планете медленно подплыла другая, такая же. И они стали вместе «дышать в паре», а потом «заниматься сексом». Во всяком случае то, что они стали вытворять, более всего было похоже на секс! Линии между собой так обнимались, переплетались, расширялись, будто пульсируя, – Гаятри смотрел зачарованно, не мигая, и не мог насмотреться!
– Подумать только, – мелькнула мысль, вернее тоже проплыла где-то в невесомости:
– планеты ласкаются и предаются сексу… мужская энергия и женская… – танцуют свой особый танец Любви. Вот она: Простота, Истина, Любовь!
Налюбовавшись вволю, Гаятри поднялся и медленно двинулся по направлению к выходу из сквера. Сильно покачиваясь, он поочерёдно – то улыбался, то хмурился и всё подносил ладони к глазам. Но вскоре снова присел на скамейку, и опять встал, и медленно побрёл дальше.
Отдалённо, где-то у затылка, на задворках памяти слышался привычный стук мысли: «Умри, йог, умри. Умри, ибо смерть сладка. Умри той смертью, которой умер Горакх – и прозрел»…
Гаятри скривился и отдался потоку…
Часть двенадцатая
Катин и Маргарита Львовна. Влияние
В вагоне метро Галина Петровна рассматривала себя в отражении стекла. Подурнела-то как! Всего за несколько месяцев постарела, будто на десять лет. Вот что делает с человеком беда…
Галине наконец-то повезло найти номер телефона девушки, которая вместе с дочерью побывала на том семинаре в Крыму. Тоже москвичка. Звали девушку Катя или по молодёжному Катин. Надя помогла отыскать девушку. Всё бы ничего – только очень уж далеко она жила, на Юго-Западе, на краю Москвы. Галина Петровна созвонилась с её матерью и собиралась повидаться, чтобы узнать подробности. Мать девочки пригласила Галину Ивановну. Сама Катя, – с её слов – тоже была не совсем в порядке. С девушкой происходило что-то неладное, чему видимого объяснения не было.
Так трудно всё – запуталось и концов не найти! Галина Петровна уже вся измучилась. И работать-то одной, содержать двоих – трудно, а тут ещё такое горе…
После работы – на другой конец города, а дочь дома одна… – худенькая седая девочка… – Галю опять пронзило чувство всепоглощающей жалости. Невольно глаза наполнились слезами, сразу набухло в носу… Достав платок, она отвернулась от двери и уткнулась носом в угол. Сморкаясь и вытирая глаза, она снова отдалась своему горю…
Вагон стучал по рельсам, на станциях входили и выходили люди, и никому не было никакого дела до
