Трудная дорога к морю житейскому - Иван Александрович Мордвинкин
— Чижа! — воскликнул Артем. — Ты здесь!
Чижа оббежала вокруг Артема несколько раз и умчалась обратно в лес. Артем ринулся за ней, ориентируясь по звукам, и вскоре его ждала неожиданность: на небольшой прогалине Чижу обнюхивала целая стая молодых енотов. Это были не чужие еноты, а свои. Они хорошо знали Чижу.
— Так ты… — Артем присел на корточки вдали стаи, чтобы не спугнуть «дикарей». — Ты шла домой? К детям?
Чижа подбежала к Артему, встала на задние и обнюхала его лицо, но тут же вернулась обратно к стае.
К горлу Артема подступил неуместный ком. «Чужой», «Чижик», «Чижа»…
— Так ты… — улыбнулся он, и проклятый ком в горле выдавил из его глаз слезы. — Мама…
Он поднялся.
Стая засуетилась, и короткими прыжками еноты ушли в лес. Чижа за ними, но вскоре вернулась, снова оббежала Артема пару раз, потом встала на задние и по-человечески обняла его ногу. Потом сорвалась и, уже не оборачиваясь, умчалась в лес. Навсегда.
«Прощай, Чижа! Ты хорошая мама» — попрощался Артем мысленно, круто развернулся и ушел по своим следам обратно в пшеничное поле. Тоже не оборачиваясь.
Открытое море
Всего через одну ночевку, без которой можно было бы и обойтись, не желай он выйти к морю именно днем, он уже закончил путешествие. Ему казалось, что в какой-то момент с высокой горы ему откроется море, которое не сразу приживается в рассудке человека, никогда его не видавшего.
Но в Джубге такого места не оказалось, дорога полого вела его вниз, море все не открывалось, и он думал, что оно никогда не откроется, путешествие никогда не закончится, а он никогда не вернется к обыкновенной реальности.
Когда он уже почти добрался до пляжа, он наткнулся на крошечную часовенку с золотым церковным куполочком. Оказалось — это только маленькое преддверие большой и красивой церкви, в которую, по случаю какого-то церковного праздника, шли люди.
Артем решил, что поставить точку в церкви, оно-то, пожалуй, было бы логично и уместно. Он поднялся по ступенькам вдоль узкого переулка и вышел к церкви небесно-голубого цвета.
Внутреннее убранство храма казалось не вполне понятным — Артем ни разу не бывал в церкви.
Здесь он купил свечу, как и прочие посетители, и огляделся. Икон он не понимал, но он знал, что такое Распятие, поэтому подошел к нему и вгляделся — Распятый Христос истекал кровью.
Кровь — следы чьих-то обид и страхов, черпающихся от единственной и бездонной причины — человеческого эгоизма. Эгоизм — это всегда страх, страх — это всегда злость, а злость — это всегда кровь. А с нею и смерть.
Он не удержался и дотронулся до крови на ногах Христа. Но тут же пришел в себя, отдернул руку и огляделся.
Никто не заметил.
Он возжег свечу от масляной лампады, поставил на подсвечник возле Распятия, отошел на полшага, еще раз оглядел Распятие и мысленно произнес еще Неизвестному, Таинственному Богу: «Спасибо. И за свободу, и за боль, и за… маму».
Артем вышел из храма и побежал вниз по ступенькам. Теперь остается только взглянуть на море. Он чувствовал себя новым человеком, другим человеком, вынырнувшим из омута страха и родившимся заново.
И вскоре он увидел море. Оно не походило на реку или озеро, оно было похоже на небо, соединившиеся с Землей по линии прибоя. Не зря оно так притягивает людей.
Дозвонившись Олегу, Артем получил распоряжение ждать «здесь, где стоишь» и обернулся на горы. Теперь это были его горы, теперь это было местом его рождения.
Удивительно — то, что происходит в душе подспудно, в монотонной повседневности, может вызревать и плавно меняться годами.
Настоящие же внутренние перевороты происходят с людьми в ненормальных и непривычных условиях, где время всегда ощущается стремительным, где быстрее летят мысли и быстрее сменяются целые эмоциональные эпохи в душе.
Прошлое кажется оттуда целым, обобщенным, и плохо различимы в нем мелочи, такие важные в монотонной повседневности, и такие пустые с высоты.
Поэтому то, что неуловимо ускользает целый год, в горах может осенить душу мгновенно, за неделю, за день или даже за несколько минут меняя человека насовсем.
Аплодисменты
В Джубге, объединившись со своими новыми друзьями, он отдыхал и отмывался три дня. Но, восстановившись, засобирался в путь, как ни уговаривали его остаться.
— Я должен закончить все, что начал, — оборонялся он.
Против такого довода, как твердое решение, сибирякам было не устоять.
— Это правильно, — согласился Олег. — Жаль, конечно. Э-эх! Но тут ты прав.
Они проводили Артема на автостанцию, и он чувствовал, как тяжело ему от оторваться от этой стаи.
Лида, которая сама смущалась, но его застенчивостью вдохновлялась и даже по-дружески забавлялась, сошлась с ним коротко.
Олег оказался человеком прочным, крепким и видавшим жизнь, но не растерявшим ни открытости, ни какой-то внутренней широты. Как и большинство сибиряков, с которыми сталкивался Артем.
А уж Лена кудахтала над ним, как мамаша-Чижа над своим повзрослевшим выводком.
Но дело — есть дело, и проблему разрешил пузатый таксист, с ключами в руках прогуливающийся вдоль толпы ожидающих.
— Такси… Такси не желаем? — вопрошал он заготовленными торговыми фразами. Увидев самую только тень интереса в Артемовых глазах, он тут же уцепился за него: — Куда едем? Такси будем?
Артем согласился.
— Я поеду, — согласился он. — Только давайте заедем по дороге куда-нибудь. Цветов купить.
Дорога обратно казалась ему ускоренной перемоткой. Вот церковь, а вот уже и пшеничное поле и его в нем колея. Он всмотрелся в далекий лес. Но лес остался неподвижной картинкой, конечно, никаких енотов там не было.
В Молдаванской они заехали к Леониду Андреевичу и таксист, согласный на «любой каприз» клиента согласился попить с ними отменного инжирного чаю.
— А это вам подарок, — вспомнил Артем, когда Леонид Андреевич провожал гостей до машины, и вынул из салона коробку с металлоискателем. — Инструкция там есть, она простая. Теперь все будет по-другому.
— Теперь все будет по-другому, — повторил Леонид Андреевич.
Артем обнял старика уже сам, стараясь запомнить это чувство. Теперь он различал ощущения объятий, и объятие с Леонидом Андреевичем было самым… Пожалуй, самым сыновьим.
Они с таксистом прыгнули в машину и двинулись в путь.
Недалеко от Горячего Ключа Артем попросил остановиться на небольшом пит-стопе, взял тяжелый букет, который все это время лежал на заднем, и ушел в продуктовый магазин.
Девочка-продавщица узнала его сразу. Она сжалась, съежилась и увела глаза, потому что Артем смотрел на нее не как все посетители
