Честная книга - Андрей Калибабин
В 1842 году курень был переименован в станицу Шкуринскую. А в 1893 году мой прапрадед, Игнат Проклович Майгур, был избран куренным атаманом. Он пробыл им вплоть до 1907 года.
В 1918-м, когда белая армия отступала на юг, в станицу пришел красный террор. Во время гражданской войны казачество соблюдало нейтралитет, но Игнату все равно отрезали яйца и повесили на площади. Кого-то зарезали. Моей прабабушке Ниле и нескольким ее двоюродным братьям удалось спастись. Через несколько лет родилась моя бабушка. Но в 30-м, когда началось раскулачивание, их депортировали в Казахстан. Именно там, в Гурьеве, в середине 50-х бабушка встретила дедушку. Я знал, что еще одного из Майгуров расстреляли в 37-м за антисоветскую пропаганду. А сколько осталось в живых, не знал никто.
Я помнил прабабушку Нилу. Она была очень тихой, маленькой и сухенькой старушкой. Я просил её читать мне вслух. У неё болели глаза, и она быстро уставала. А я капризничал и заставлял её читать дальше. Она говорила, что не может и ей надо отдохнуть. Однажды я ударил её. Я был совсем маленьким, и удар не мог быть сильным. Но, конечно, ей было больно не из-за этого. Она заплакала. Я до сих пор помню её взгляд. И мне до сих пор стыдно. Она была совсем крошечной, когда у нее на глазах папу повесили на площади. И теперь, когда ей было за 90, её правнук ударил её. Я бы отдал всё на свете, лишь бы это исправить. Но не знаю как. Я просто живу с этим воспоминанием. И с этой болью.
Я въехал в станицу и остановился купить воды. Из путаных рассказов родственников выходило, что усадьба Игната стояла где-то на площади, рядом с сельским храмом. Я вышел из магазина и у первой попавшейся женщины спросил, где это может быть. Она удивилась, но объяснила. Поинтересовалась, зачем мне. Я рассказал. Она просветлела, улыбнулась и сказала, что усадьбы Майгуров давно нет, да и храма тоже. Но что вокруг живет очень много Майгуров. И что я молодец. И что там, где раньше был храм, есть дом. В нём живет Лидия Григорьевна. Она расскажет больше. Я поехал. Где-то глубоко внутри я ощутил совершенно новое и незнакомое чувство. Оно было приятным.
Место оказалось красивым. На пригорке возле реки был курган. На нем росла огромная береза и торчала безвкусная металлическая конструкция, посвященная погибшим во второй мировой. Чуть ниже, между рекой и курганом, стояло несколько старых саманных домов, окруженных невысокими деревьями. На деревьях дозревала ярко-красная вишня. Правее располагалось заросшее кладбище. Река Ея, совсем узкая в этом месте, сильно заросла камышом. Над ней висел узенький мостик. Было жарко. Пахло травой, листвой, какими-то цветами и немного тиной.
Я спустился с кургана и в первом же доме нашел Лидию Григорьевну. Оказалось, что храм построил мой прапрадед. Как и сельскую школу, которая находилась с другой стороны площади. Храм был там, где сейчас курган и стела. А на том месте, где стоял я, как раз и была усадьба.
Лидии Григорьевне было 80, и она не застала всего этого. Ей рассказала мама. Вообще, рассказывали почти всем, потому что Игната уважали. Люди знали его историю, и многие до сих пор ее помнят.
В 18-м в станицу пришли красные. Они потребовали, чтобы их накормили и пустили в дома переночевать. Все отказались. Красные пошли к атаману. Он пробовал уговорить соседей, но не сумел. Кто-то посоветовал попросить Игната. Он согласился. Вышел на площадь и сказал, что людям нужно помочь. Его послушались. К тому моменту он уже больше 10 лет не был атаманом, но его слово по-прежнему было законом.
Никто точно не знает, что произошло дальше. Считается, что красный командир возненавидел Игната за то, что его уважали. Поэтому утром его схватили, выволокли на площадь и повесили. А яйца отрезали для красоты – чтобы совсем подорвать авторитет. Усадьбу сожгли в тот же день. Как и школу. А храм взорвали пару лет спустя. Зачем – уже никто и не знает.
Я не верю в это. Скорее всего, правда гораздо проще. Кто-то влез в погреб, нашел вино и горилку. Все перепились и начали насиловать женщин. Мужчины вступились. Началась драка. Результат мы знаем.
Я сидел рядом с березой на верхушке кургана. Смотрел на дома, на реку, на мост, на уходящие вдаль поля. Думал о том, что должна чувствовать девочка, увидевшая и пережившая такое. О том, какой невероятной силой нужно обладать, чтобы просто жить дальше. Любить, заводить детей. Вырасти, простить и никого не убить за это.
Я думал об Игнате. О 300 десятинах земли, которыми он владел вместе с братьями. Об авторитете. Об уважении. О его отце. О его деде, который, возможно, видел Суворова. О его прадеде, который жил в легендарной Запорожской Сечи.
А потом снова о прабабушке. О бабушке. О маме. Я сидел и думал, а потом меня захлестнуло чувство, впервые появившееся всего пару часов назад. За это время оно окрепло и выросло. Стало огромным, теплым и невероятно приятным. Как будто вся сила, копившаяся и передававшаяся из поколения в поколение вдруг оказалась внутри меня. Я больше не был один. Гаусы, Майгуры – они все были здесь. Они были внутри меня. И вокруг меня. Стояли за спиной длинными шеренгами, уходящими за горизонт. И где-то там, куда я пока не мог заглянуть, стоял мой первый предок. Огромный, косматый, с корявой дубиной и шкурой убитого зверя, накинутой на плечи. Это было неожиданно. И это было только начало.
XI. Бегство
После знакомства с силовиком и стрельбы в подъезде я испугался. Я случайно чуть не убил человека. Где-то внутри меня жила дикая темная сила, и я не мог ей управлять. Всю жизнь я считал себя добрым и мягким. Всю жизнь я хотел быть хорошим. Оказалось, что это не так.
Нужно было что-то делать. Я решил, что если я не могу этим управлять, значит, я буду предотвращать. Несколько дней я восстанавливал в памяти все срывы за последние годы. Потом события, которые их предваряли. Я увидел систему.
Обычно сначала появлялась тревожность. Через пару дней к ней добавлялась раздражительность. Нарушался сон – я засыпал около двух ночи, просыпался в шесть и потом долго не мог уснуть. Весь день ходил сонный, а когда нужно было что-то делать, пил кофе. Много
