Патрик Ленсиони - Пять искушений руководителя: притчи о лидерстве
— Но даже если я справлюсь с первым искушением, то все равно рискую ничего не добиться, потому что меня подстерегает второе.
— Какое же? — спросил Чарли.
— Желание нравиться ближайшим подчиненным вместо того, чтобы требовать от них ответственности. Это и ваша проблема тоже, да? — обратился Эндрю к Элегантному, который молча кивнул в ответ.
— Однако даже если нас не слишком волнует, что думают о нас подчиненные, мы не уверены, что имеем право что-то от них требовать, и это связано с третьим искушением… — он запнулся, — которое я подзабыл.
Лысый подсказал:
— Решения.
— Точно! Ясность. Мы чувствуем, что не можем чего-то требовать от подчиненных, потому что боимся принимать решения в условиях недостатка информации. Мы оставляем проблемы нерешенными, не предпринимая никаких действий… Так мы пытаемся избежать ошибки. Мы откладываем решение до тех пор, пока ситуация не заходит в тупик, и тогда нам нужен кто-то, на кого можно свалить вину за то, что результаты…
— …в лучшем случае не блестящи, — с улыбкой закончил его мысль Элегантный.
Эндрю улыбнулся:
— Вот именно. И тогда руководитель находит козла отпущения, наказывает его, понижает в должности или даже увольняет, хотя ни разу не удосужился объяснить, что от того требовалось. Но даже если руководитель установит четкие и ясные требования, он все равно может проиграть и не достичь желаемых результатов, потому что существует четвертое искушение — стремление к гармонии.
Высокий поднял руку, молчаливо признавая за собой слабость перед этим искушением. Эндрю улыбнулся ему и продолжил:
— Руководитель боится конфликта, боится вынести свои идеи на обсуждение, так как они могут подвергнуться критике. В результате он упускает возможность услышать все мнения и предложения своих подчиненных. И я полагаю, что из-за этого и возникает страх перед — как вы это назвали? — конструктивным производственным конфликтом.
Чарли одобрительно улыбнулся:
— Все так, только причина все-таки в другом. Все дело в пятом искушении.
При этих его словах поезд начал замедлять ход. Чарли и трое остальных — Лысый, Элегантный и Высокий — одновременно взглянули на часы, поднялись и принялись собирать вещи. У Элегантного обнаружился старинный портфель. "Стоит, небось, кучу денег", — мелькнула у Эндрю мысль.
И тут только до него дошло: они не собираются рассказывать о пятом искушении!
Глава 9. Пятое искушение
Поезд резко остановился, четверо мужчин качнулись вперед и одновременно схватились за поручень. В другой ситуации это могло бы показаться забавным, но Эндрю страстно жаждал продолжения беседы:
— Это несерьезно, джентльмены! Не можете же Вы вот так взять и уйти?
За всех ответил Чарли:
— Нам пора, Энди.
Четверо мужчин направились к выходу, но Эндрю преградил им путь. Высокий, за ним Лысый и, наконец, Элегантный аккуратно обошли Эндрю, приподнимая шляпы и кивая головами, прощаясь. Когда к Эндрю приблизился Чарли, Эндрю вытянул руку, загораживая проход.
— Бога ради, скажите мне, что это, — отчаянно заговорил он. — Не надо наводящих вопросов и рассказов о вашем отце. Просто скажите, в чем заключается последнее искушение!
Впервые за время их ночной беседы Чарли заметно огорчился. Эндрю тут же извинился:
— Я не хотел вас обидеть. Но вы же не можете оставить меня в неведении!
Чарли вздохнул:
— Идем со мной.
С этими словами он вышел из вагона, а Эндрю метнулся к сиденью, на котором остался портфель с бумагами. Гидравлические двери зашипели, закрываясь, и Эндрю понял, что за портфелем ему не успеть. Он выскочил на платформу, двери захлопнулись. Глядя вслед поезду, уносящему его портфель в туннель, Эндрю потер глаза и невольно улыбнулся. Ну и ночка выдалась! Он огляделся. Станция была пуста. Все ушли, и Чарли тоже. В отчаянии Эндрю кинулся к эскалатору и понесся вверх. Выскочив на улицу, он огляделся. Чарли и след простыл! И тут сзади раздался голос:
— Здесь я.
Вздрогнув от неожиданности, Эндрю резко обернулся и увидел Чарли, сидящего на скамье на автобусной остановке.
— О Боже!
— Что происходит, Энди?
— Что происходит? Я скажу вам, что происходит. Сначала вы бросили меня. Потом напугали до смерти.
Чарли был спокоен и сосредоточен:
— Нет. Я имею в виду, что вообще с тобой происходит? Почему ты в таком отчаянии?
Эндрю вздохнул и опустился на скамью рядом с Чарли. Помолчав несколько минут, он уронил голову на руки и заговорил:
— Впервые за свою карьеру я чувствую, что тону. Мало того, пытаясь удержаться на плаву, я топлю других.
Чарли молчал. Эндрю продолжил:
— Я всегда и во всем умел добиваться своего, а теперь, кажется, удача отвернулась от меня.
— Что же случилось? — спросил Чарли.
— Не знаю. Я пытаюсь сохранить равновесие, а почва уплывает из-под ног. Слишком много нюансов. Слишком много деталей. Слишком много никчемного, ерунды. Все ерунда.
Чарли похлопал Эндрю по спине:
— Давай-ка я расскажу тебе о пятом искушении.
— Расскажите, — Эндрю глубоко вздохнул.
— Мой отец — ничего, что я снова говорю о своем отце?
— Конечно, Чарли. Я просто глупец. Вы, наверное решили, что мне скучно слушать о вашем отце, но на самом деле мне просто больно. Продолжайте, пожалуйста.
— Хорошо. Мой отец не был хвастуном, но кое-чем любил похвалиться. Знаешь, чем?
— Не знаю.
— Людьми, которые на него работали. Он всегда говорил о них с большим подъемом.
Чарли улыбнулся, вспоминая.
— И, помнится, он не раз повторял, что доверил свою карьеру своим людям. — Чарли помолчал и спросил: — Можешь ли ты сказать то же самое?
Эндрю не задумываясь покачал головой:
— Ни в коей мере. Большинству моих подчиненных абсолютно все равно, уволят меня завтра или нет.
Чарли был полон сочувствия:
— Отчего так, Энди?
Эндрю вглядывался в пустоту улицы, покачивая головой. Наконец он ответил:
— Не знаю. Каждый из них думает только о своей карьере.
— А ты?
— Не знаю, Чарли. Наверное, я озабочен своей карьерой не больше и не меньше остальных. Не думаю, что я хуже всех..
— Я не об этом спрашиваю. Я хочу знать, могут ли они доверить тебе свою карьеру?
Эндрю опять уставился в темноту:
— Не хочу показаться равнодушным, но мне кажется, что я вовсе не обязан отвечать за карьеру своих подчиненных.
— Не в этом дело, Энди. Речь идет о доверии. О том, что можно рискнуть и довериться споим подчиненным. Прежде чем они станут доверять тебе, ты должен научиться доверять им. Стать незащищенным.
— Погодите минуту. Какое это имеет отношение к конфликту?
— Ну, а как ты думаешь, почему люди боятся конфликта?
Эндрю пожал плечами:
— Наверное, по привычке. Или боясь того, что их обидят.
— Возможно. Но я думаю, что все дело в доверии. Когда люди доверяют друг другу, им не приходится скрывать мысли и чувства. Они говорят то, что думают, и не боятся, что пострадают из-за этого.
— Не знаю, Чарли. Мне кажется, что некоторая напряженность на рабочем месте только полезна. Когда все друг другу доверяют, это расслабляет. Легко потерять хватку. Я не хочу, чтобы мои люди чувствовали себя чересчур комфортно.
— Но ради Бога, почему?
— Потому что сытость и благодушие вредят работе.
Чарли, похоже, начал терять терпение:
— Ну же, Эндрю. Между благодушием и доверием огромная разница. Ты достаточно умен, чтобы понимать это!
— Возможно, я вообще недоверчив по своей натуре.
— А ты знаешь, почему люди не доверяют друг другу?
— Не знаю. Почему?
— Потому что бояться обжечься. Другими словами, оказаться незащищенными.
Эндрю медленно покивал головой:
— Ну да. Это правда.
— А знаешь, какое лучшее средство от этого страха?
Эндрю не знал.
— Открыться и обжечься. Иногда это даже полезно. Начинаешь понимать, что это не смертельно.
— Значит, вы утверждаете, что я не люблю конфликты, потому что не доверяю людям, а не доверяю потому, что боюсь показать свою незащищенность?
Чарли кивнул:
— Ну да. Боишься показать слабость. Ошибиться. Не понравиться кому-то. Упасть в чьих-то глазах.
— И вы утверждаете, что хорошие руководители, как, например ваш отец, нарочно не защищаются от людей, способных нанести удар в спину?
— Звучит довольно странно, но по сути так и есть. Мой отец никогда не боялся быть незащищенным среди своих служащих. Он доверял им. Именно поэтому они спокойно чувствовали себя при возникновении здорового, конструктивного конфликта. Никто не боялся, что его обидят.
Эндрю глубоко вдохнул:
— Значит, корень всего — незащищенность?