Торстейн Веблен - Теория праздного класса
В одной из предыдущих глав кое-что было сказано о том влиянии, которое денежные критерии оказывают на процессы оценки, осуществляемые на других, не связанных с денежным интересом основаниях. Существует, конечно, и обратная связь. Экономические критерии или каноны оценки в свою очередь находятся под влиянием внеэкономических критериев ценности. В известной степени наши суждения об экономическом достоинстве формируются под воздействием этих более веских интересов. Существует, надо признать, точка зрения, что экономический интерес имеет значение только как подчиненный этим высшим, неэкономическим факторам. Поэтому, помня о целях па-стоящего рассмотрения, какое-то внимание нужно уделить обособлению экономического интереса или экономического значения рассматриваемых явлений — антропоморфических культов. Требуется определенное усилие, чтобы принять более серьезную точку зрения и прийти к непредвзятому экономическому пониманию этих явлений, отделив «высшие», внешние по отношению к экономической теории, интересы.
При обсуждении спортивного темперамента выяснилось, что психологическим основанием привычки индивида играть в азартные игры служит представление игрока об анимистическом предрасположении, которым наделяются реальные предметы и события. С экономической точки зрения в этом представлении обнаруживается тот же самый психологический элемент, который выражается при всем разнообразии его форм в анимистических верованиях и антропоморфических культах. Дух азарта, пронизывающий спортивную стихию, относится к числу явных психологических свойств, с которыми должна иметь дело экономическая теория. Он постепенно, незаметными градациями переходит в тот склад ума, который позволяет индивиду находить удовлетворение в соблюдении обрядом благочестия. Как видно с точки зрения экономической теории, характер спортивного склада постепенно превращается в характер религиозного фанатика. Там, где анимистическому чувству азартного игрока приходит на подмогу сколь-нибудь последовательный обычай, это чувство развивается в более или менее выраженную веру в сверхъестественную или сверхматериальную силу с известной антропоморфической сущностью. Обычно в подобных случаях наблюдается заметная склонность устанавливать отношения со сверхъестественной силой путем обходительного умиротворения. Элемент благочестивого жертвоприношения и выпрашивания милостей лестью имеет много общего с более грубыми формами божественного культа — если не с точки зрения исторического развития, то по крайней мере по реальной психологической сущности. Очевидным образом этот элемент, сохраняя все разнообразие форм, постепенно переходит в то, что понимается как суеверные обычаи и верования, претендуя, таким образом, на родство с наиболее выраженными антропоморфическими культами.
Спортивный, или азартный, темперамент, далее, включает в себя некоторые существенные психологические элементы, которые характерны для лица, приверженного какому-либо вероучению или соблюдающего благочестивые церемонии, причем главным, в чем совпадают спортивный и благочестивый темпераменты, является вера в загадочное предрасположение или в сверхъестественное вмешательство в последовательность событий. В азартных играх вера в сверхъестественную силу может выражаться не столь детально — так обычно и бывает, особенно в том, что касается способа мышления и образа жизни, приписываемых сверхъестественному агенту, или, иначе говоря, «го нравственных качеств и тех целей, которые он преследует, вмешиваясь в события.
Также менее оформившимися и менее дифференцированными являются взгляды индивида спортивного темперамента на индивидуальные качества или личные свойства той силы, присутствие которой в качестве «судьбы», или «случая», или «удачи», или «талисмана» и т. д. он ощущает, а иногда страшится и старается избегать. Основание его деятельности как азартного игрока — это в значительной мере просто инстинктивное ощущение падматериальной, всепроникающей и капризной силы или предрасположенности в предметах и ситуациях; эта сила или предрасположенность едва ли признается личностью, т. е. не олицетворяется. Но азартный игрок нередко бывает и верящим в удачу, в наивном понимании, и в то же время довольно стойким приверженцем какой-либо формы общепризнанного вероучения. Он особенно склонен принимать это вероучение в той его части, которая касается загадочной власти и деспотических привычек завоевавшего его доверие божества. В подобном случае анимизм в мышлении игрока выступает в двух, а иногда и более чем в двух формах.
Практически в духовном оснащении всякой общности людей, наделенных спортивным, или азартным, темпераментом, должен обнаруживаться в целостности весь ряд последовательных этапов анимистической веры. Такая система связанных анимистических представлений будет охватывать наряду с наиболее элементарной формой все промежуточные стадии, связующие систему в единое целое: от инстинктивного ощущения удачи, случая или предрешенности исхода событий — на одном конце ряда до идеального образа антропоморфического божества — на другом. Вера в сверхъестественную силу сопровождается инстинктивным приданием поведению такой формы, которая подчиняется, с одной стороны, предполагаемым требованиям везения, а с другой — загадочным велениям божества.
В этом отношении наблюдается связь между спортивным темпераментом и темпераментом преступных слоев; и они оба сочетаются с проявлением склонности к антропоморфическому культу. И правонарушитель, и индивид спортивного темперамента имеют в среднем больше задатков, чтобы становиться приверженцами какого-нибудь общепризнанного вероучения, а также гораздо более расположены к соблюдению обрядов благочестия, чем это наблюдается у большинства людей в общности. Можно также заметить, что неверующие представители этих слоев обнаруживают большую предрасположенность к принятию какой-нибудь традиционной веры, чем неверующие в среднем. Это наблюдаемое явление открыто признается выступающими в защиту спорта, особенно часто используясь в качестве оправдания наивно-хищнических атлетических игр. Лица, для которых участие в атлетических состязаниях является привычным, действительно, в какой-то степени больше обычного предаются соблюдению обрядов благочестия, и этот факт, как настойчиво утверждают апологеты спорта, придает достоинство спортивной жизни. Нельзя не заметить, что культ, которого придерживаются люди спортивного темперамента и правонарушители-хищники или к которому примыкают новообращенные из этих слоев, обыкновенно относится не к одной из так называемых высших вер, а к культам, например, вполне антропоморфических божеств. Архаичная, хищническая природа человека не удовлетворяется неясными представлениями о растворяющейся личности, незаметно переходящими в понятие количественно измеримой причинно-следственной связи, такой личности, которая понимается под первопричиной, вселенским разумом, мировой душой или духовным аспектом. В качестве примера культа, носящего тот характер, которого требует склад ума атлета или правонарушителя, можно привести воинствующую церковь, известную под названием Армия спасения[43]. Она до какой-то степени набрана из преступников низших слоев и, видимо, заключает в себе, особенно в числе своих офицеров, непропорционально больше людей со спортивными биографиями, чем та доля, которую составляют такие люди от общего числа населения. Прямое отношение к обсуждаемой теме имеет университетская атлетика. Как утверждается выразителями стихии благочестия в университетской жизни — и, видимо, нет оснований оспаривать это заявление, — люди, нужные для проведения атлетических состязаний, находятся среди студентов любого колледжа в нашей стране и оказываются вместе с тем преимущественно людьми набожными; по крайней мере они предаются соблюдению обрядов благочестия в большей степени, чем в среднем те студенты, чей интерес к атлетике и другим видам университетской спортивной деятельности не так ярко выражен. Такой факт вполне согласуется с теорией. Попутно можно заметить, что с некоторой точки зрения это как раз и придает достоинство университетской спортивной жизни, атлетическим состязаниям и их участникам. Нередко случается, что университетские спортсмены посвящают себя религиозной пропаганде как основному или второстепенному виду деятельности; и что характерно, такие люди чаще всего становятся пропагандистами одного из наиболее антропоморфических культов. В своих проповедях они склонны настаивать главным образом на отношении статуса, господстве антропоморфического божества над человеческой личностью.
