Эдмунд Фелпс - Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений
Экономика, напомним еще раз, состоит из экономической культуры, а также комплекса институтов;
и это особенно верно для современной экономики. (В своей книге «Капитализм, социализм и демократия» Шумпетер говорил, что капиталистическая экономика — это, по существу, культура, однако он имел в виду то, что она вырабатывает определенные привычки и стандарты.) Наша гипотеза состоит в том, что базовый элемент культуры, то есть превалирующие ценности и установки влияют на усилия, вкладываемые в труд, и на эффективность сотрудничества людей; в обоих случаях оказывается воздействие на удовлетворенность трудом. Эти установки и убеждения часто называются ценностями. (Экономическая культура также включает в себя ценности, развиваемые в компаниях, поэтому мы часто говорим о культуре в таких выдающихся компаниях, как Google.)
Какие ценности пробуждают экономику, способную обеспечить высокое удовлетворение экономической жизнью? Мы будем опираться на данные по установкам, нормам и убеждениям, собранные антропологами, этнологами и социологами, и попытаемся понять, помогают ли различия между странами в преобладании или интенсивности этих культурных ценностей объяснить их различия в удовлетворенности трудом. (Мы не рассматриваем здесь вопрос о том, как именно ценности, разделяемые сотрудниками, менеджерами или клиентами, влияют на удовлетворенность, — косвенно, поскольку они приводят к изменениям в институтах, или же прямо, поскольку никаких изменений в институтах не произойдет до тех пор, пока эти институты не подстроятся под ценности.)
При упоминании об экономической культуре многие специалисты по социальным наукам сразу же вспоминают о той характеристике, которая называется доверием. Может показаться, что в целом общество работает лучше, если люди воспитаны на уважении к закону и друг к другу. Эта идея получила распространение в 1970 году в связи с публикацией работы социолога Ричарда Титмуса «Отношение дара» и последовавшей за ней книгой философа Томаса Нагеля «Возможность альтруизма». Вопросы, связанные с этой проблематикой, были изложены на конференции и в сборнике ее материалов, вышедшем под
моей редакцией 149 Однако по двум причинам мы не будем рассматривать доверие. Первая причина в том, что смешивать альтруизм с культурой, скорее всего, неправильно, если мы отделяем мораль от этики. (Мораль говорит о том, что должен делать каждый ради всеобщего блага, например проявлять альтруизм, тогда как этика — о том, что пристало делать благоразумному человеку, если он стремится к собственному благу.) В недавних работах, посвященных влиянию экономической культуры, альтруизм, похоже, почти не рассматривается. Главная причина, по которой мы в нашем рассуждении опускаем доверие, состоит в следующем: нет никакой уверенности в том, что экономическому динамизму помог бы (или, наоборот, помешал бы) больший альтруизм, как, впрочем, и в том, что альтруизм встречается только в странах с современным капитализмом, но не в корпоративистских государствах (или наоборот). Поэтому лучше в нашем исследовании обойти вопрос об альтруизме стороной.
Французский бизнесмен Филипп Бургиньон, чья профессиональная жизнь в равной мере поделена между Америкой и Европой, считал, что два этих региона обладают совершенно разными культурами 150. Согласно его интерпретации, различия возникают из-за совершенно разных подходов к воспитанию детей. Французские матери, как он заметил, внимательно следят за детьми, играющими на детской площадке; они всегда настороже и постоянно предупреждают их то об одном, то о другом. Тогда как американские матери не уделяют такого внимания своим детям и не стремятся привить им осторожность. В результате американцы, когда вырастают, готовы преодолевать неудачи и двигаться вперед, и их не так уж пугают частые неудачи.
Другой комментатор обнаружил глубокий разрыв между словарем ценностей, с помощью которого описывается деловая жизнь в странах Западной Европы, и нормативными понятиями, используемыми в Америке, Канаде, Британии и Ирландии. Журналистское расследование Стефана Тейла показало, что во Франции и Германии частное предпринимательство и рыночные результаты рассматриваются сквозь совершенно иные этические линзы:
В трехтомной книге по истории, используемой в средней школе Франции, «Истории XX века» <...> капитализм постоянно описывается как нечто «жестокое» и «дикое». «Стартапы», как говорится в учебнике, — это «смелые начинания» с «плохо определенными перспективами». В немецких средних школах <...> прививается похожее мировоззрение, сосредоточенное на внедрении корпоративистских и коллективистских традиций. Почти все подается сквозь призму трудовых конфликтов <...> между капиталом и трудом, работодателем и наемным работником, начальником и рабочим <...> Начальники и владельцы компаний предстают в карикатурном виде как бездельники, дымящие сигарами плутократы, которые нередко ассоциируются с детским трудом, интернет-мошенничеством, пагубной страстью к сотовым телефонам, алкоголизмом и незаслуженными увольнениями. Таким образом, европейцы, скорее всего, видят мир сквозь левоцентристскую и социал-демократическую оптику. Удивление вызывает сила и глубина этих искажений, прививаемых в европейских школах 151.
Расследование Тейла указывает на то, что линзы, сквозь которые люди смотрят на свой мир, в разных странах существенно различаются — больше, чем сами миры. Также он говорит о том, что подобные различия проистекают из заметной разницы в ценностях людей или же в приоритетах общих ценностей, таких как безопасность или надежность, о которых говорит и Бургиньон.
Всемирное исследование ценностей, на которое мы уже ссылались в этой книге, собрало значительные массивы данных, полученных в опросах по ценностям, проводившихся по всему миру. Эти опросы показывают, что между странами существуют значительные различия в значимости едва ли не каждой ценности, то есть рецепта, установки или мировоззрения. Статистический анализ индивидуальных ответов на вопросы о ценностях показывает, что различия между странами едва ли могут быть связаны со случайными вариациями, которые вытекают из случайной подборки индивидов, обладающих некими уникальными чертами; эти различия оказываются куда более значительными, чем можно было бы предположить, основываясь на наблюдаемых различиях. Можно ожидать, что, судя по этим опросам, в относительно современных капиталистических экономиках одни ценности будут гораздо сильнее, чем в корпоративистских экономиках, тогда как другие — заметно слабее.
