Андрей Аникин - Юность науки
Профессия экономиста в социалистических странах теперь включает весьма разнородные функции, начиная от очень конкретной, инженерно-экономической или планово-экономической работы и кончая сугубо идеологической деятельностью по преподаванию и пропаганде марксистско-ленинской политической экономии.
Все это можно объяснить сложностью самого понятия производственных отношений. Одни их формы носят наиболее общий, социальный характер. Это собственно предмет политической экономии. Другие рассматривают более конкретные формы производственных отношений, непосредственно связанные с техникой, с производительными силами. Иные технико-экономические проблемы связаны с производственными отношениями лишь сугубо косвенно. Значение конкретных Экономических наук будет неизбежно возрастать. С их развитием в основном связано внедрение математики и новейшей счётно-аналитической техники в экономические исследования и в практику управления хозяйством.
Как философия, бывшая когда-то наукой наук и обнимавшая, по существу, все отрасли знания, стала теперь лишь «одной из многих», так и политическая экономия, обнимавшая ранее все экономические явления, теперь стала только головной в семье экономических наук. Это закономерно.
Но дело не ограничивается этим. Политическая экономия, какой она вышла из рук Смита и Рикардо, была в своём существе наукой о классовых отношениях людей в буржуазном обществе. Центральной её проблемой было распределение продукта (или доходов) — проблема социальная, и притом социально острая. Уже многие последователи Рикардо пытались смягчить социальную остроту его политической Экономии. Но этого было недостаточно для буржуазии: ведь одновременно на базе рикардианства возникла политическая Экономия Маркса, открыто провозгласившая предметом науки общественные производственные отношения и сделавшая вывод о закономерности гибели капитализма.
Поэтому в 70-х годах прошлого столетия одновременно в ряде стран появились и укрепились новые экономические концепции, которые на основе отказа от трудовой теории стоимости стремились лишить политическую экономию её социальной остроты. В центре науки были поставлены некоторые общие принципы, лишённые общественного и исторического содержания: принцип убывания субъективной полезности благ при потреблении, принцип экономического равновесия. По существу, предметом этой политической экономии оказались не столько общественные отношения людей в связи с производством, сколько отношения людей к вещам.
Главной проблемой экономической науки стала «технологическая», лишённая социального содержания проблема выбора между альтернативными возможностями использования данного блага, или, как стали говорить, данного фактора производства: труда, капитала, земли. Проблема оптимального использования ограниченных ресурсов несомненно существенна для любого общества и входит в сферу экономических наук. Но она не может целиком определять предмет политической экономии.
Была провозглашена «социальная нейтральность» политической экономии: какое дело такой науке до классов, эксплуатации и классовой борьбы? Но за этим скрывалась новая форма идеологической защиты капитализма. В руках буржуазных экономистов — Джевонса в Англии, Менгера и Визера в Австрии, Вальраса в Швейцарии, Дж. Б. Кларка в США — «старая» политическая экономия превратилась в нечто неузнаваемое. Теперь это был набор абстрактно-логических и математических схем, в основе которых лежит субъективно-психологический подход к экономическим явлениям. Естественно, что этой пауке скоро потребовалось и другое название. Термин «политическая экономия», который по буквальному смыслу и по традиции имел именно социальное содержание, стал неудобным и стеснительным.
Современный американский историк экономической мысли Б. Селигмен писал, что Джевонс «успешно освободил политическую экономию от слова «политическая» и превратил Экономику в науку, изучающую поведение атомистических индивидуумов, а не поведение общества в целом»[14].
Ещё яснее суть происшедшего «переворота» в науке будет видна, если мы процитируем слова другого современного буржуазного учёного — француза Эмиля Жамса: «Эти новые классики (так принято в буржуазной литературе называть поименованных выше экономистов.— А. А.) полагали, в частности, что объектом экономической пауки должно быть описание тех механизмов, которые действуют во всех экономических системах, причём надо стремиться не высказывать о них своих суждений. В отношении социальных проблем их основные теории были нейтральны, то есть из них нельзя было извлечь ни одобрения, ни порицания существующих режимов». Новые австрийские экономисты «в своих объяснениях стоимости через предельную полезность нацеливались, в частности, против марксистской трудовой теории стоимости»[15].
В течение XX столетия буржуазные экономисты развивали технику экономического анализа, основанного на этих принципах. Возникла огромная литература, в которой социальное острие экономической науки сознательно или бессознательно притупляется с помощью «новых» методов. Наука стала забывать своё первоначальное назначение и содержание, хотя и занималась многими интересными проблемами. Таким образом, вопрос о терминах «политическая экономия» и «экономика» — это не спор о словах. Речь идёт о коренных принципах.
Глава вторая.
Золотой фетиш и научный анализ: Меркантилисты
Америка была открыта благодаря погоне европейцев за индийскими пряностями, завоёвана и освоена — вследствие их ненасытной жажды золота и серебра. Великие географические открытия были следствием развития торгового капитала и в свою очередь в огромной мере способствовали его дальнейшему развитию. Торговый капитал являлся исторически исходной формой капитала. Из Этой формы постепенно вырастал капитал промышленный.
Главным направлением экономической политики и экономической мысли в XV—XVII вв. (в значительной мере и в XVIII в.) был меркантилизм. Если попытаться предельно кратко выразить его сущность, то она сводится к следующему: в экономической политике — всемерное накопление драгоценных металлов в стране и в государственной казне; в теории — поиски экономических закономерностей в сфере обращения (в торговле, в деловом обороте).
«Люди гибнут за металл…». 3олотой фетиш сопутствует всему развитию капиталистического строя и является составной частью буржуазного образа жизни и образа мыслей. Но в эпоху преобладания торгового капитала блеск этого идола был особенно ярок. Купить, чтобы продать дороже,— вот принцип торгового капитала. А разница мыслится в форме жёлтого металла. О том, что эта разница может возникнуть только из производства, только из труда, ещё не думают.
Продать за границу больше, чем покупается за границей,— вот верх государственной мудрости меркантилизма. А разница опять-таки представляется людям, управляющим государством, и людям, мыслящим и пишущим для них, в виде золота (и серебра), плывущего в страну из-за границы. Если в стране будет много денег, все будет хорошо, говорят они.
Первоначальное накопление
Эпоха первоначального накопления представляет собой предысторию буржуазного способа производства, как меркантилизм — предысторию буржуазной политической экономии. Сам термин первоначальное накопление, видимо, впервые употребил Адам Смит: он писал, что условием роста производительности труда на основе развития многих связанных между собой отраслей производства является первоначальное накопление капитала.
Маркс говорит о «так называемом первоначальном накоплении». Дело в том, что со времён Смита этот термин укоренился в буржуазной науке и приобрёл особый, благопристойный для буржуазии смысл: «В незапамятные времена существовали, с одной стороны, трудолюбивые и, прежде всего, бережливые разумные избранники и, с другой стороны, ленивые оборванцы, прокучивающие все, что у них было, и даже больше того… Так случилось, что первые накопили богатство, а у последних, в конце концов, ничего не осталось для продажи, кроме их собственной шкуры»[16]. Таким образом, процесс, в итоге которого в обществе выделились классы капиталистов и наёмных рабочих и возникли условия для быстрого развития капитализма, изображался буржуазными учёными, современными Марксу, как экономическая идиллия.
На самом деле это очень далеко от истины. Конечно, первоначальное накопление капитала — это реальный исторический процесс. Но проходил он в действительности в ходе жестокой классовой борьбы, был связан с угнетением, с насилием и обманом. Это не было результатом чьей-то злой воли, «исконной» склонности людей к насилию и т. п. Нет, в ходе первоначального накопления только пробивала себе дорогу объективная историческая закономерность. Более того, этот процесс был по своей сущности прогрессивен, он вёл общество вперёд. Эпоха первоначального накопления — эпоха относительно быстрого увеличения производства, роста промышленных и торговых городов, развития науки и техники. Это эпоха Возрождения, которая несла с собой расцвет культуры и искусства после тысячелетнего застоя.
