Уильям Энгдаль - Финансовое цунами
Гринспеновская парадигма 1987 года
В октябре 1987 года, Гринспен возглавил аварийную спасательную операцию на фондовом рынке после краха 20 октября при помощи вкачивания огромные вливаний ликвидности для удержания рынка на плаву, и при помощи закулисных манипуляций на рынке через чикагский фондовый индекс деривативов при неявной поддержке гарантиями ликвидности ФРС. С того события в октябре 1987 года, ФРС дала совершенно ясно понять крупным участникам рынка, что они по определению на жаргоне ФРС являются «слишком большими, чтобы разориться». Не страшно, если банк рискует десятками миллиардов, спекулируя с маржой на рынке тайских батов (денежная единица Таиланда — прим.перев.) или на рынке dot.com. Гринспен дал ясно понять, что в критический момент нехватки ликвидности он всегда рядом, чтобы спасти своих банковских друзей.
Крах в октябре 1987 года, в течение которого произошло невиданное ранее резкое падение Dow Industrials на 508 пунктов, был отягощен новыми моделями компьютерных торгов, на основе так называемой теории Black-Sholes Option Pricing (Модель оценки стоимости опционов на основе цены и степени неустойчивости соответствующего фондового инструмента, цены исполнения, процентной ставки и времени, остающегося до окончания срока действия опциона — прим.перев.), теперь деривативы оценивались и торговались на рынке точно так же, как фьючерсы на свинину раньше.
Крах 1987 года сделал ясным, что на рынках не существует никакой реальной ликвидности, когда она необходима. Все финансовые менеджеры пытались сделать одну и ту же вещь в одно и то же время: играть на понижение фьючерсов по биржевым индексам в тщетной попытке хеджировать свои позиции.
По словам Стивена Зарленга (Stephen Zarlenga), который как трейдер находился в нью-йоркских биржевых залах во время кризисных дней в 1987 году: «Они создали крупное обесценивание на фьючерсном рынке… Участники арбитражных сделок, которые купили у них с большой скидкой фьючерсы, оборачивались и продавали основные акции, прижимая рынок наличных вниз, подпитывая процесс и в, конечном итоге, обваливая рынок».
Зарленга продолжал: «Некоторые из крупнейших фирм на Уолл-Стрите обнаружили, что они не могли остановить участие своих предварительно запрограммированных компьютеров в этой автоматической торговле деривативами. Согласно частным сообщениям, они были вынуждены выдергивать их из розетки или отрезать провода к компьютерам, или находить другие способы отключить их от электричества (были слухи об использовании пожарных топоров из холлов), так как невозможно было прервать программы, посылающие приказы на торговые площадки».
«На нью-йоркской фондовой бирже в определенный момент в понедельник и во вторник серьезно рассматривалось полное закрытие на несколько дней или недель и делалось это открыто… Именно в этот момент… Гринспен сделал нехарактерное объявление. Он сказал в самых недвусмысленных выражениях, что ФРС предоставит кредиты в распоряжение брокерского сообщества, если понадобится. Это был поворотный момент, поскольку именно недавнее назначение Гринспэна в качестве председателя ФРС в середине 1987 года было одной из первых причин для рыночных распродаж». [3]
Важным в октябрьском однодневном крахе 1987 года являлся не уровень падения. Важно то, что 20 октября ФРС без публичного объявления вмешивалась через доверенных дружков New York bank Гринспэна при JP Morgan и в других местах, чтобы манипулировать восстановлением рынка за счет использования новых финансовых инструментов, называемых деривативами.
Видимой причиной восстановления рынка в октябре 1987 было то, что чикагские фьючерсы MMI(Major Market Index) на голубые фишки Нью-Йоркской фондовой биржи начали идти выше номинала в полдень во вторник, в то время, когда одна за другой закрывались позиции по Dow.
Это стало точкой возврата из коллапса. Арбитражеры покупали акции, лежащие в основе опциона, вновь открывая их, и продавали фьючерсы MMI выше номинала. Позднее было установлено, что лишь примерно 800 контрактов, купленных в MMI фьючерсах было достаточно для создания премии и начала восстановления. Гринспен и его дружки из Нью-Йорка сконструировали рукотворное восстановление, используя те же самые модели торговли деривативами наоборот. Это было началом эпохи производных финансовых инструментов.
Исторически, по крайней мере по мнению большинства, роль ФРС, наряду с управлением контроля за денежным обращением, состояла в том, чтобы действовать в качестве независимых наблюдателей из крупнейших банков для обеспечения стабильности банковской системы и не допускать повторения банковской паники 1930-х годов, и прежде всего ФРС выступала в роли «кредитора последней инстанции».
Под управлением же Гринспена после октября 1987 года, ФРС все чаще становилась «кредитором первой инстанции», поскольку ФРС расширяла круг финансовых учреждений, достойных страхования ФРС: от собственно банков, которым было поручено осуществление банковского надзора ФРС, и от искусственной поддержки фондовых рынков, как в 1987 году, до аварийного спасения хеджевых фондов, как в случае с кризисом платежеспособности хеджевого фонда Long-Term Capital Management в сентябре 1998 года.
Последнем наследием Гринспена будут возврат к ФРС, а с ней и к американскому налогоплательщику, роли «Кредитора последней инстанции», чтобы аварийно спасать крупные банки и финансовые учреждения, сегодняшние Большие Деньги, после того как лопнет их многотриллионный пузырь ипотечной секьюритизации.
К моменту отмены ограничений Гласса-Стигала, события исторического значения, погребенного в архивах финансовых сводок, ФРС Гринспена ясно дала понять, что будет готова страховать наиболее рискованные и сомнительные новые авантюры финансового сообщества США. Пришло время для запуска гринспеновской революции секьюритизации.
И это была не случайность, а тщательная разработка. Политика невмешательства ФРС в отношении банковского надзора и регулирования после 1987 года имела решающее значение для осуществления более широкой программы Гринспена по дерегулированию и финансовой секьюритизации, на которую он намекал в своем первом выступлении перед Конгрессом в октябре 1987 года.
18 ноября 1987 года, всего лишь через три недели после октябрьской фондовой катастрофы, Алан Гринспен заявил Банковскому Комитету Палаты представителей США, что «…отмена ограничений Гласса-Стигала обеспечит значительную общественную выгоду при одновременном контролируемом увеличении риска». [4]
