Вадим Радаев - Кому принадлежит власть на потребительских рынках: отношения розничных сетей и поставщиков в современной России
Чтобы полнее определить влияние рыночных параметров на силу и интенсивность социальных связей между конкурентами, требуются дополнительные, более сложные изыскания. В частности, следует обратить внимание на предположения о том, что кооперация между конкурентами может возникать не вследствие структурного подобия, а скорее в силу единства воспринимаемых целей, сходной идентичности, понимания структурной связанности со своими конкурентами [Barnett 2006; Ingram, Yue 2008: 290]. Это означает целесообразность привлечения иных переменных, не ограничивающихся обозначением структурных позиций.
Как экономическая теория формирует политику: нежелательность и противозаконность социальных связей
Большинство традиционных экономистов привычно игнорирует наличие социальных связей между конкурентами. Когда же они принимают их во внимание, то относятся к подобным связям со скрытым подозрением или открытым негативизмом. Доминирует убеждение, что личные связи между хозяйственными агентами, производящими один и тот же товар, означают конец свободной конкуренции [Stigler 1946: 226]. Попытки кооперации, если они затрагивают установление цен или вопросы раздела рынка, трактуются как картельные соглашения, считающиеся опасной формой ограничения конкуренции [76]. Но даже если такая кооперация отсутствует и конкурирующие стороны непосредственно не взаимодействуют друг с другом (то есть не только не договариваются о согласованных действиях, но даже не обмениваются информацией непосредственно в сетевом взаимодействии), их отношения все равно могут трактоваться как молчаливый сговор (tacit collusion) (отметим явно негативную коннотацию данного термина), если конкуренты независимо друг от друга координируют свои действия, и де-факто достигается тот же результат, что и при картельном соглашении (например, устанавливается единый уровень цены) [Авдашева, Шаститко, Калмычкова 2007: 235]. Интересно, что молчаливый сговор может возникать в результате внесетевого публичного обмена информацией (то есть без всякого сговора в собственном смысле слова) [Авдашева, Шаститко, Калмычкова 2007: 249], и, например, в исследуемом нами случае с ритейлом подобное происходит автоматически, ибо все розничные цены в магазинах доступны для открытого наблюдения. Это означает, что установление сходного уровня цен на аналогичные товары в результате координации действий конкурентов (то есть их итерационной подстройки друг под друга) вполне может квалифицироваться как молчаливый сговор, который, в свою очередь, рассматривается как явная угроза саморегулирующимся механизмам рынка.
Но даже более важно то, что подобные взгляды, культивируемые экономической теорией и редуцирующие социальные связи к явным и неявным сговорам, наглядно воплощаются в экономической политике и действиях законодателей. Они образуют ядро целого ряда положений, закладываемых в основу антимонопольного регулирования, исходящего из того, что для поддержания конкурентного порядка участники рынка должны вести себя совершенно независимо. В соответствии с Федеральным законом «О защите конкуренции», принятом в 2006 г. (№ 135-ФЗ), социальные связи между конкурентами трактуются как соглашения или как согласованные действия. Соглашения определяются как письменная или устная договоренность (то есть, по существу, в случае ведущих участников рынка могут трактоваться как картельный сговор). Что же касается согласованных действий, то под ними имеется в виду отнюдь не реализация заключённых соглашений; скорее перед нами не вполне удачное обозначение так называемых параллельных действий. Последние подразумевают, что конкурирующие участники рынка реализуют свои интересы, действуя сходным образом не просто вследствие одних и тех же обстоятельств, но заранее зная о действиях других (ст. 8, п. 1) [77]. По сути, в экономических терминах имеется в виду молчаливый сговор.
Конечно, сами по себе соглашения и согласованные действия не являются незаконными деяниями, но лишь вызывающими подозрение и нуждающимися в специальной проверке. Они запрещаются Законом, лишь если совершаются продавцами с достаточно высокой суммарной долей на рынке и приводят к ограничению конкуренции. Но если посмотреть, как трактуются признаки ограничения конкуренции — например, установление или поддержание цен (тарифов), скидок, надбавок (доплат), наценок; необоснованный отказ от заключения договора с определёнными продавцами или покупателями; навязывание контрагенту невыгодных для него условий договора и др. (ст. 11, п. 1), — становится ясно, что при подобных определениях установление нарушений зависит не от строгих экономических расчётов, но в решающей мере от косвенных свидетельств, включая жалобы контрагентов и признания конкурентов, а также от их интерпретации. Поскольку подобные свидетельства могут быть ненадёжными, а интерпретации в наших условиях — весьма вольными, возникают реальные риски того, что подозрительные действия легко могут оказаться незаконными. При установлении же нарушений в судебном порядке компаниям грозят немалые оборотные или фиксированные штрафы, а их руководителям с 2009 г. грозили уголовные преследования. Правда, в 2010 г. ФАС России несколько ослабила первоначальную позицию: теперь уголовная ответственность может возникать лишь при доказательстве межфирменных соглашений, но не при совершении согласованных (параллельных) действий. Однако это важное смягчение не меняет принципиальных основ самого подхода, заимствованного, по сути, из конвенциональной экономической теории.
Отсюда следует: для того чтобы оставаться в рамках закона и не стать объектом специальных разбирательств со стороны государственных регулирующих органов, поведение крупной фирмы должно полностью соответствовать модели экономического человека, как она представлена конвенциональной экономической теорией, а те, кто отклоняются от этой модели, рискуют оказаться объектом для весьма ощутимых санкций.
Заметим, что подобная интерпретация соответствует логике набирающего популярность перформативного подхода в экономической социологии, демонстрирующего, как экономическая теория не просто отражает, но помогает активно конструировать современные рынки, узаконивая и объясняя одни регулятивные практики и отвергая другие подходы (в данном случае более социально ориентированные) [MacKenzie 2006; Callon 2007].
Если же вернуться к практике регулятивных действий, то в 2008 г. руководитель Федеральной антимонопольной службы России сделал программное заявление, суть которого заключалась в том, что самое опасное — это картели [Артемьев 2008]. При этом, повторим, под сомнение ставились не только соглашения, но и согласованные (параллельные) действия. И пусть согласованные действия в российской и мировой практиках не часто становятся предметом судебных разбирательств, важен сам принцип, в соответствии с которым отказ хозяйствующих субъектов от самостоятельных действий в пользу координации на товарном рынке по определению относится к признакам ограничения конкуренции (ст. 4, п. 17).
