Синтетическая экономика - Александр Олегович Величенков
В традиционной экономике инвестиционные ресурсы обычно зависят от системы налогообложения и склонности граждан к сбережению. Оговоримся, что эти рассуждения верны только для замкнутой экономики, не имеющей внешних возмущений. Ситуация Древнего Рима, когда лучший бизнес – это война, а склонность граждан к сбережениям была близка к нулю, не рассматривается в принципе. Хотя и сейчас есть примеры стран, где склонность граждан к сбережению близка к нулю или вообще отрицательна, например США.
Идеальный пример традиционной экономики – это экономика США в период между 1933 и 1953 годами. Население и домохозяйства, получившие мощный воспитательный урок в кризис 1929-1932 годов, имели достаточную склонность к сбережениям и не развивали потребительский рынок, что и являлось тормозом экономического развития вплоть до начала Второй мировой войны. В это же время экономика США фактически являлась самозамкнутой, с очень низким уровнем внешнеторгового обмена, всего 3,5-4,0 процента от ВВП. В условиях золотодевизного стандарта главной резервной валютой мира был британский фунт, так что экспорт капитала из США был весьма ограничен и шел практически полностью в Латинскую Америку.
Фактически эти условия и определили экономическую политику Ф.Д.Рузвельта, основой которой была продуманная политика госзаимствований, при которой доходность UST вплоть до 1953 года, т.е. в течение всей Второй мировой войны, держалась на уровне двух процентов годовых, что обеспечивало идеальную сохранность сбережений граждан и корпораций.
Но труды Дж.М.Кейнса, появившиеся как раз в 30-е годы, уже начали давать свои плоды, результатом которых и стала кредитная экономика.
Задолго до адептов монетаризма и «Вашингтонского консенсуса», а также трудов Дж.М.Кейнса экономист К.Маркс, расписывая свои простенькие схемы расширенного воспроизводства, де-факто расписал обе эти экономические теории.
Т – Д – Т’
Это простая схема, когда первичен товар, а деньги под него как-нибудь да найдутся. Например (по Ф.Д.Рузвельту), девальвируем доллар к золоту на 75%, введем государственную монополию на золото, напечатаем золотые и серебряные сертификаты. И будет, чем обслуживать товарную массу, которая не находила сбыта из-за кризиса ликвидности. Но вернемся к Дж.М.Кейнсу.
Д – Т – Д’
Схема К.Маркса фактически та же самая, но это совершенно другая философия и бизнеса, и государства. Первичны деньги, и государство или Федрезерв должны их нарисовать.
И уже они-то, вновь напечатанные деньги, найдут себе достойное применение, кинутся в товарные рынки, землю и недвижимость. А если нет реального товара, то можно создать фиктивный, который уже полностью утратил свою связь с базовыми экономическими активами. Например, фьючерсы, варранты, производные ценные бумаги, деривативы и т.д.
С философских позиций вопрос о том, что первично, товар или деньги, эквивалентен вопросу о первичности материи или сознания. А ответил на него лишь В.Гете в своем «Фаусте»: «Суха, мой друг, теория везде, лишь древо жизни пышно зеленеет». В переводе с поэтического языка на содержательный Гете высказал очень простую, но очень глубокую мысль: теорий много, но толку от них мало, свои мозги для реальной жизни нужны.
Сам факт того, что Маркс и Кейнс практически в рамках базовых экономических категорий не противоречат друг другу, уже наталкивает на вывод о том, что экономическая теория едина, и один ее раздел плавно перетекает в другой. А вот цели, которые ставит перед собой то или иное государство, и способы их достижения могут, в точности по Гете, сильно отличаться. Классическим примером такого отличия, которое выбивается из среднестатистического ряда, является советская экономика 1928-1989 годов.
В советской экономической науке бытует категория «мобилизационная экономика». Обычно экономический смысл этой категории детально не рассматривается, ибо предполагается, что он интуитивно понятен. Хотя достаточно очевидно, что советское плановое хозяйство было построено по вполне стандартным кейнсианским канонам, в котором первичны деньги, за которые можно строить заводы, создавать атомную промышленность или развивать космические программы. Весь вопрос в целях государства и способах их достижения, а подходящая модель экономической политики государства найдется сама собой. Добавим к советскому кейнсианству военно-феодальную (местами даже крепостную) систему эксплуатации трудовых ресурсов, например, отсутствие до 1974 года паспортов у крестьян, запрет на самостоятельную смену места работы до 1957 года, трудовые книжки и т.д.
Вспомним, что в плановом хозяйстве государство являлось фактически единственным предпринимателем и агрегировало в бюджете почти 100 % ВВП. Но при этом успешно решало свои геополитические задачи. Из самого факта использования кейнсианской модели в СССР прямо следует вывод о том, что с точки зрения экономической теории никаких антагонистических противоречий между капитализмом и социализмом нет. И лучшим доказательством этого утверждения является тот факт, что за 70 лет своего существования советская экономическая наука так и не смогла создать полноценную теорию политэкономии социализма. Так что, дискуссия о том, какая социальная концепция, рынок или социализм, более эффективна, абсолютно бесплодна. Все зависит от выбранных государством целей развития, качества менеджмента и уровня агрегации ресурсов. Капитализм не может «приписать» крестьян к земле, а рабочих к заводам, а вот социализм может.
К вопросу о целях развития экономики вплотную примыкает вопрос о том, что такое «модернизация», «инновации», инновационное развитие и т.д. Интуитивно этот вопрос, вроде бы, понятен. Но как только предпринимаются попытки ввести количественные измерители (доля наукоемкой продукции, жизненный цикл внедренных разработок и т.д.), все тут же начинает разваливаться. Никто не рискнет назвать Японию отсталой страной, но эта страна десятилетиями зависит от импорта продовольствия, навсегда отстала в авиационной и космической промышленности и имеет, после Англии, самый большой долг государства на душу населения.
Можно ли назвать страну, в которой доля промышленности в ВВП составляет всего 17%, промышленно развитой? Интуитивно нет. А ведь это – США! А 15%? А ведь это – Гонконг! Условность и расплывчатость интуитивных категорий позволяет политикам использовать их в своих целях, весьма далеких от развития экономики.
Кстати, и сам термин, – «экономическое развитие», – очень нуждается в современном толковании. В период между мировыми войнами главными измерителями экономического развития были уголь и сталь. После Второй мировой первое, что сделала Европа, это создала Европейское объединение угля и стали. Сегодня подобные показатели воспринимаются как полный анахронизм. На первый план вышел прирост ВВП. И сразу же возникло много вопросов.
Есть известная шутка П.Самуэльсона о том, что будет с ВВП США, если пожилой профессор женится на своей домработнице и перестанет платить ей зарплату. Ответ очевиден. А если GM закроет корпоративные заводские столовые и на
