Торстейн Веблен - Теория праздного класса
В тот период экономического развития, когда женщины были еще в полном смысле собственностью мужчин, демонстративное исполнение роли праздного потребителя стало частью их обязательных функций. Женщины, не будучи предоставленными самим себе, осуществляя со своей стороны очевидное расходование и демонстрируя праздность, как правило, способствовали созданию доброго имени своему хозяину, а не себе; а отсюда следует, что, чем больше женщины в семье тратят и чем очевиднее тот факт, что они ничего не производят, тем похвальнее будет их образ жизни, тем эффективнее он будет служить семейству или его главе в деле обретения почтенности. Это справедливо до такой степени, что от женщин требовалось не только предоставлять доказательства праздной жизни, но даже лишать себя способности к полезной деятельности.
Именно в этом в одежде мужчин не удается достичь того, что достигается в женской одежде, и вполне обоснованно. Демонстративные расточительство и праздность почетны потому, что они являются свидетельством денежной силы; денежная сила почтенна или почетна потому, что в конечном счете она свидетельствует о преуспевании и превосходящей мощи; следовательно, пускаемые в ход каким-либо индивидом доказательства расточения и праздности в его собственных интересах не могут последовательным образом принять такую форму или быть осуществленными столь совершенно, чтобы свидетельствовать о неспособности с его стороны или о его явном неудобстве, поскольку в таком случае демонстрировалась бы не превосходящая сила, а более низкое положение и демонстрация тем самым не достигала бы своей цели. Следовательно, там, где расточительное расходование и показное воздержание от физических усилий осуществляется обычно или в среднем в такой мере, чтобы было видно явное неудобство или добровольно вызванная физическая немощь, там всякий раз прямым логическим следствием является то, что рассматриваемая женщина исполняет это расточительное расходование и подвергается состоянию недееспособности не для своей личной выгоды в денежном престиже, а ради кого-то другого, от кого она находится в экономической зависимости, зависимости, которая в конечном итоге должна в экономической теории свестись к отношению рабства.
Теперь применим этот метод к женской одежде и выразим предмет в конкретных словах: высокий каблук, юбка, не годная к употреблению шляпка, корсет и общее неудобство носящей такую одежду, которое служит явной особенностью одеяния всех культурных женщин, и дают столь многочисленные доказательства того, что по принципам современного цивилизованного общества женщина в теории все еще находится в экономической зависимости у мужчин, — того, что она, возможно в теоретическом смысле, все еще является рабой мужчины. Причина всей этой демонстративной праздности, представляемой женщинами, и специфика их одежды просты и заключаются в том, что они — слуги, которым при разделении экономических функций была передана обязанность представлять доказательства платежеспособности их хозяина.
Наблюдается заметная аналогия в этом отношении между одеяниями женщин и домашней прислуги, в особенности ливрейных лакеев. И те и другие старательно являют свидетельство излишней дорогостоимости, в обоих случаях заметно игнорируется физическое удобство носящего данную одежду. Однако одежды госпожи, вид которой старательно привлекает внимание если не к физической немощи, то к праздности владелицы, преуспевают в этом больше, чем одежда прислуги. Так и должно быть, ибо в теории, согласно идеальным принципам денежной культуры, госпожа дома — главный слуга дома.
Существует, помимо слуг, воспринимаемых как таковые, по крайней мере одна категория лиц, чей наряд уподобляет их классу слуг, проявляя в себе многие из признаков, составляющих женственность женской одежды. Это категория священнослужителей. Священнические облачения проявляют в себе в подчеркнутой форме все характерные особенности, которые, как было показано, являются доказательством зависимого статуса и показного образа жизни. Еще более поразительным образом, чем это проявляется в повседневном образе жизни священника, облачения, которые, соответствуя своему названию, чрез-мерно украшены, нелепы, неудобны и стесняют движения, по крайней мере по виду, вплоть до мучения. В то же время священнику полагается воздерживаться от полезной работы и являть на людях бесстрастное печальное лицо, что очень близко к манере хорошо обученной прислуги. Еще одной особенностью, производящей такое же впечатление, является выбритое лицо священника. Уподобление класса священнослужителей классу прислуги по поведению и одежде обусловлено сходством обеих категорий в их экономической роли. Теоретически, с точки зрения экономики священник является слугой, косвенно находящимся в личном услужении у божества, чью ливрею он носит. Его ливрея очень дорогого свойства, как ей и подобает для того, чтобы приличествующим образом выставить напоказ сан своего возвеличенного господина; но ливрея для того и создана, чтобы показать, что ее ношение доставляет мало или вовсе не доставляет физического удобства тому, кто ее носит, потому что является предметом подставного потребления и происходящий от ее потребления почет следует относить на счет отсутствующего хозяина, а не слуги.
На практике не всегда последовательно соблюдается граница между женской одеждой, одеждой священников и слуг, с одной стороны, и мужской одеждой — с другой, по вряд ли будет оспариваться тот факт, что в образе мышления широких слоев населения она проводится более или менее отчетливо. Конечно, встречаются и не стесненные условностями мужчины, и таких немало, которые в своем слепом рвении быть безупречно и благопристойно одетыми переступают теоретическую грань между мужской и женской одеждой вплоть до того, что облачаются в одеяния, задуманные явно для того, чтобы изводить бренное тело; однако каждый без колебаний признает, что такое одеяние для мужчин является отходом от общепринятого. Мы привыкли говорить, что такая одежда «феминизирована», а иногда можно услышать замечание, что дескать такой-то или такой-то изысканный господин одет, словно лакей.
Некоторые явные расхождения в этой теории одежды заслуживают более подробного рассмотрения, в особенности те, которые знаменуют достаточно очевидное направление на более позднем этапе развития одежды. Мода на корсет является кажущимся исключением из правила примером применения которого она приводилась. Однако при более тщательном рассмотрении станет видно, что кажущееся исключение в действительности является подтверждением правила, заключающегося в том, что мода на любой конкретный элемент или определенную деталь одежды основана на их полезности в качестве доказательства денежного положения владельца. Общеизвестен тот факт, что в промышленно более развитых общностях корсетом пользуются лишь представители некоторых, весьма четко определенных социальных слоев. Женщины из слоев победнее, особенно из сельского населения, обычно им не пользуются, разве что по праздникам как роскошью. Женщинам, принадлежащим к этим социальным группам, приходится усердно работать, и для создания мнимой праздности им мало проку каждый день подвергать свое тело мучениям. Пользование этим приспособлением по праздникам вызвано подражанием канонам благопристойности более обеспеченных социальных групп. Среди представителей слоев, лежащих выше этого уровня с его бедностью и физическим трудом, корсет еще одно-два поколения назад был практически незаменимым атрибутом безупречного социального положения для любой женщины, включая самых богатых и почтенных. Это правило продержалось так долго потому, что еще не существовало обширного класса людей достаточно богатых, чтобы быть избавленными от подозрений в какой бы то ни было необходимости заниматься физическим трудом, и в то же время достаточно обширного, чтобы образовывать самостоятельную, изолированную социальную группу, многочисленность которой позволила бы создать особые правила поведения внутри группы, опирающиеся лишь на мнение, имеющее хождение среди представителей одного только своего класса. Но теперь уже сложился достаточно обширный праздный класс, обладающий таким богатством, что любые толки по поводу вынужденного занятия физическим трудом были бы пустой и малозначащей клеветой, и потому корсет в значительной мере вышел из употребления среди представительниц этого класса. Исключения из этого правила освобождения от корсета являются больше кажущимися, чем действительными. Они обнаруживаются среди богатых социальных групп в странах с низким уровнем промышленного производства — скорее архаичного, квазипромышленного типа, — а также среди нового пополнения состоятельных классов в более развитых промышленных общностях. Эти последние еще не успели отделаться от плебейских канонов вкуса и благопристойности, сохранившихся от их прежнего, низшего и менее богатого сословия. Так, корсет еще нередко остается в употреблении среди представительниц высших социальных групп тех, к примеру, американских городов, которые быстро достигли расцвета за недавнее время. Корсет сохранялся на протяжении периода снобизма — если этим словом пользоваться как специальным термином, то можно не бояться, что оно будет звучать одиозно, — временного интервала неопределенности и перехода от низшего уровня денежной культуры к более высокому. Иначе говоря, во всех странах, унаследовавших ношение корсета, оно сохраняется постольку, поскольку служит своему назначению в качестве знака почтенной праздности, доказывая физическую нетрудоспособность той, которая его носит. Разумеется, это же правило применимо и к другим уродливым уловкам, призванным умалить видимую работоспособность индивида.
