Михаил Делягин - Россия перед лицом истории: конец эпохи национального предательства?
Не стоит забывать и о том, что по-настоящему крупные акционерные корпорации уже давно не относятся к частной собственности в ее классическом понимании. Частная собственность сохранилась на уровне семейного бизнеса, а на корпоративном она изжита. Когда акционеры практически никак не могут повлиять на топ-менеджеров (разве что уволить одних и нанять других таких же или еще хуже), это значит, что в реальности они не являются собственниками. С другой стороны, акционеры в массе своей и не хотят участвовать в управлении — они хотят быть не столько собственниками, сколько пенсионерами.
Еще в забытом 1997 году по поручению российских реформаторов группой специалистов было проведено исследование сравнительной эффективности государственных и частных предприятий. Даже при наглядной заинтересованности заказчика и части проводивших его специалистов оно показало, что частное предприятие в России лишь чуть-чуть эффективнее государственного, — при том, что оно сравнивало частные предприятия самых рентабельных отраслей (которые к тому времени и были главным образом приватизированы) с государственными предприятиями в основном низкорентабельных отраслей. При такой базе сравнений вывод о том, что частные предприятия лишь чуть-чуть эффективнее государственных, на самом деле означал, что частная форма собственности в России была существенно менее эффективна, чем государственная.
Помимо идеологических предрассудков, представление о частной собственности как всегда более эффективной, чем государственная, продиктована политическими интересами чиновников. Ведь забастовка на государственном предприятии — это политический кризис, а на частном — выгодная для государства ситуация, так как оно, выступая арбитром, может повысить свое влияние.
Даже такой конченый либерал, как Джеффри Сакс, честно пытаясь осмыслить причину успеха Китая с его огосударствленной экономикой, пришел к выводу о том, что для успеха главное — институциональные условия, а не форма собственности.
На деле оптимальная форма собственности определяется технологиями и общим принципом гармонизации интересов бизнеса и населения. Он прост, хотя и выработан человечеством в жестоких социально-управленческих муках.
Во внешнем мире государство должно реализовывать в первую очередь интересы национального бизнеса как наиболее творческого и агрессивного элемента общества, поддерживая и частично направляя его экспансию.
Внутри же страны, где не нужны никакие агрессии, даже коммерческие, государство должно выражать интересы в первую очередь населения, — не столько из-за его преобладающего (в демократическом обществе) политического влияния, сколько потому, что внутренне нестабильное, расколотое общество не может быть конкурентоспособным.
Примером сочетания ориентации на интересы бизнеса во внешней политике и населения во внутренней — стихийно сложившееся отношение государств к форме собственности на нефтяные компании.
При добыче преимущественно на территории своей страны добывающие компании для удовлетворения интересов своего населения, как правило, находятся в государственной собственности (и не только в развивающихся странах, но даже в Норвегии).
Добыча же, ведущаяся на чужой территории, для большей эффективности экспансии требует частной собственности. Здесь значим и сугубо практический аспект: стране, на территории которой находятся осваиваемые месторождения, легче допустить к их освоению частные иностранные, чем государственные иностранные корпорации, так как в последнем случае угроза утраты политического суверенитета более очевидна.
Описанная модель связана с весьма существенными издержками для бизнеса, но они вполне окупаются эффективностью государства, способного обеспечить как выполнение установленных им «правил игры» внутри страны, так и внешнюю экспансию бизнеса, за счет которой он получит гарантированно больше, чем потеряет от внутренних ограничений. Пример подобного самоограничения крупного бизнеса на внутренней арене — его согласие на антимонопольное регулирование (без которого такое регулирование ни при какой эффективности государства было бы невозможно в принципе).
ОТ «ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ СВЕРХДЕРЖАВЫ» — К ДРАЙВУ ВОЗРОЖДЕНИЯ ИНФРАСТРУКТУРЫ
«Сланцевая революция» ставит жирный крест на дремотной маниловщине «энергетической сверхдержавы». Невыносимую тень этого креста ощущают на себе даже захлебывающиеся от денег «жирные коты» (по китайской терминологии) «Газпрома».
Идею дезавуировала ее собственная и вполне очевидная стратегическая лживость: сверхдержава может быть лишь передовой, то есть технологической, а не энергетической. А тотальная коррупция, возведенная едва ли не в смысл жизни компрадорского правящего класса и основу государственного строя (характерно нежелание официально интересоваться происхождением капиталов бывшего депутата Пехтина, в роли председателя думской комиссии по этике исполнявшем обязанности живой совести правящей тусовки), не совместима не то что со сверхдержавой, но даже с суверенитетом.
«Энергетическая сверхдержава» была невозможна и из-за разложения государственного менеджмента, способного понимать и демонстрировать только голую (и отнюдь не «мягкую») силу. Воровство — простое занятие и ведет потому к падению не только морали, но и интеллекта.
В итоге из-за патологической политики, вынуждавшей даже Украину до нацистского переворота закупать наш газ у Германии, «энергетическую сверхдержаву» в конце концов, предпочли забыть сами ее авторы.
Но «сланцевая революция», в ходе которой США еще в 2009 году обогнали Россию по добыче газа, подвела черту.
Стало ясно: тотальная коррупция в интересах компрадорской «офшорной аристократии» доживает последние годы: воровать станет нечего и не у кого, и это разрушит неформальный «гражданский договор», лежащий в основе всей четверти века национального предательства.
Старая идеология грабежа советского наследия и легализации разворованного в фешенебельных странах умирает, — причем вместе с некоторыми из этих стран, не выживающих в глобальном кризисе.
На повестке дня — вопрос о новой идеологии нового правящего класса, которая придет взамен идеологии воровства. Эта идеология будет прямым следствием главного дела общества.
Понятно, что в условиях Смуты, — неважно, вызванной межклановой сварой, коррупционным гниением или же обесценением сырья, — главным делом станет выживание.
Для выживания нужно восстановление инфраструктуры: мы не Украина, способная пережить почти любую власть, просто кормясь «с огорода».
А ограниченность ресурсов (накопленные резервы частью будут украдены, частью сгорят в аду глобального кризиса) не даст восстановить советскую инфраструктуру: понадобятся новые, дешевые и гибкие технологии.
Потому, если ключом к современной России является воровство элит, кощунственно возведенное (подобно демократии на Западе) в ранг почти религии, ключ к нашему будущему прост и прозаичен: модернизация инфраструктуры.
Все, помогающее решению этой задачи, даже уродливое, — расцветет и продолжится; все мешающее, даже законное и гуманное, — будет убито.
Здесь нет выбора: грядущее — не грузовик на встречке, от него можно увернуться лишь в могилу.
Единственный способ выживания в глобальной депрессии — модернизация инфраструктуры — резко снизит издержки и не просто повысит деловую активность, но и сменит все «правила игры». Ведь придется подавлять коррупцию и произвол монополий, сталинско-мичуринскими методами прививая правящему классу ответственность, — а требуемый масштаб деятельности в принципе изменит лицо нашей Родины.
Легко сказать «модернизация инфраструктуры» и радоваться, что это единственная сфера, в которой государство гарантированно, из-за высокой капиталоемкости и длительной окупаемости проектов, не вступит в недобросовестную конкуренцию с бизнесом.
Но ведь эта «сфера» всеобъемлюща!
Она включает не только автодороги, плата за проезд по которым должна компенсировать ремонт, но не строительство (слишком дорогой проезд затормозит развитие), и ЖКХ, гарантированная доходность модернизации которого делает его естественным объектом вложения страховых и пенсионных взносов. Это еще и энергосистема, железные дороги, неэкспортное судоходство, гидротехнические и мелиоративные сооружения, аэродромное хозяйство и даже почта!
Масштаб требуемых под страхом смерти работ колоссален и сам по себе изменит все нормы поведения.
А законность и даже демократия вырастут позже — из благосостояния, которое несет с собой дешевая и качественная инфраструктура.
Ведь свобода, что бы ни твердили теоретики, — прежде всего избыток инфраструктуры.
