Василий Галин - Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером

Маршал Г. Жуков по этому поводу замечал: «Штаб Эйзенхауэра находился в громаднейших помещениях химического концерна «И. Г. Фарбениндустри», который уцелел во время ожесточенных бомбардировок Франкфурта, хотя сам город авиацией союзников был превращен в развалины. Следует отметить, что и в других районах Германии объекты химического концерна «И.Г. Фарбениндустри» оказались также нетронутыми, хотя цели для бомбардировок были отличные… Сохранились и многие другие военные заводы[101]»{936}.

Примечательно, что после окончания войны General Motors and Ford потребуют от правительства США возмещения убытков, нанесенных их европейским филиалам в результате бомбардировок союзников, и получат их{937}.

Пока же к 1935 г. Германия стала крупнейшим импортером сырья и военных материалов из США и Англии. Но для массированного импорта необходима была валюта: откуда могла ее взять Германия, сосредоточившаяся вместо экспорта на выпуске военной продукции? Нет более интимного вопроса, чем финансовый, тем более в подобных случаях.

На поверхности остались лишь отдельные следы. К ним можно, например, отнести заметку в газете Лондонской биржи «Stock Exchange Gazette», которая 3 мая 1935 г. утверждала: «Без Англии в качестве платежного учреждения и без возможности продлить сроки кредитов Германия не смогла бы осуществить свои планы. Мы так стремились продавать Германии, что никогда не допускали вмешательства в торговые дела вопросов о платежах. Снова и снова Германия отказывалась от своих обязательств, публичных и частных, но продолжала покупать шерсть, хлопок, никель каучук и нефть, пока ее потребности не были удовлетворены, а финансирование этих закупок проводилось прямо или косвенно через Лондон»{938}.

Величина платежных обязательств фашистской Германии, перед Англией и США очевидно так и останется тайной. Есть только косвенные оценки. Так, Ч. Хайм утверждает, что американские инвестиции в нацистскую Германию составили примерно 475 млн. долларов (~ 1,2 млрд. марок){939}. По другим данным, только в мае 1933 г. Я. Шахт во время своего визита в США получил займов и инвестиций на общую сумму в 1 млрд. долл. Тот же Я. Шахт в июне 1933 г. во время международной экономической конференции в Лондоне после переговоров с директором английского банка, получает взаймы около 1 млрд. фунтов стерлингов (почти 2 млрд. долл.). У. Додд в 1937 г. записывал в своем дневнике: «Недавние сообщения, полученные мной, говорят о том, что американские банки рассматривают вопрос о предоставлении крупных займов и ссуд Италии и Германии. Их военные машины уже теперь столь велики, что угрожают миру во всем мире. Мне трудно поверить, но говорят, что Буллит поощряет эти планы»{940}.

Всего с 1933 по 1939 г. сумма иностранных инвестиции в промышленность фашистской Германии, по данным главы советской части Экономического директората Верховной власти союзных держав в Германии К. Коваля, составила 16,4 млрд. марок[102] (для сравнения за время «золотых» 1924–1929 гг. — всего 10–15 млрд. марок){941}.[103] Без этих ресурсов и несомых с ними технологий Германия никогда не смогла бы создать и оснастить свою армию. Мало того, эти финансовые вливания являлись своеобразными допингом, поощрявшим выбранный фашистской Германией путь развития, на что, в частности, ссылался Я. Шахт на Нюрнбергском трибунале и на основании чего был оправдан.

Об общих масштабах расходов на гонку вооружений говорят следующие цифры — если государственные расходы Германии с 1933 по 1938 гг. выросли с 3 до 21 млрд. марок — в 7 раз, то расходы на военные цели увеличились за эти годы в 20 раз — с 720 млн. до 15,5 млрд. марок{942}. Объем выпуска военной продукции в Германии почти в 5 раз превышал аналогичный показатель для Англии и почти в 8 раз — США. С 1934 по 1939 гг. общие бюджетные расходы Германии составили 101,5 млрд. марок, из них на вооружение пошло — 60 млрд., т.е. 59%{943}. 

До 1937 г. Гитлер обосновывал свои военные расходы стремлением к равенству в вооружениях, нарушенному Версальским миром. Гитлер шел по пути кайзера Вильгельма II, который так же обосновывал гонку вооружений стремлением к миру. Советник американского президента Э. Хауз в этой связи приводил слова своего патрона В. Вильсона: «Когда я заговорил о том, что кайзер создавал свою военную машину как средство сохранения мира, он заявил: «Что за глупая мысль построить пороховой погреб, рискуя, что кто-нибудь бросит туда искру»{946}. В 1915 г. Э. Хауз приходил к выводу, что: «Создание громадной военной машины неминуемо должно было привести к войне. Германия очутилась в руках группы милитаристов и финансистов, и ради их интересов стало возможным это ужасное положение»{947}. Жертвой милитаристов и финансистов оказалась не только Германия, уточнял британский историк Д. Макдоно: «В целом можно сказать, что (Первая мировая) война была вызвана гонкой вооружений, которая захватила не только Европу, но и Америку, ее развязывание провоцировала пресса, усиливая существующее недоверие между странами»{948}.

Милитаризация экономики неизбежно приводит ее к истощению, не оставляя обществу другого выбора кроме войны или революции. На эту объективную данность указывал, на примере Австрии, президент Франции Пуанкаре своей в книге «Происхождение мировой войны». В ней Пуанкаре приводил сообщение французского посла в Вене, посланное за полгода до начала Первой мировой: «Австро-Венгрия находится в тупике, из которого она не знает, как выбраться. Таким образом, ощущение, что народы двинутся к полям сражений, толкаемые непреоборимой силой, возрастает день ото дня… Мне кажется существенным отметить, что здесь пытаются приучить к мысли о всеобщей войне, как единственно возможному средству поправить финансы, которые пришли к полному расстройству после военных, правда бесплодных, напряжений, которые делались за последний год»[104].{949} Другой пример приводил профессор Лондонского университета Джолл, который подсчитал, что в 1914 г.: «Стоимость вооружений и экономическое напряжение германского общества были так велики, что только война, при которой все правила ортодоксального финансирования останавливались, спасала германское государство от банкротства».

Аналогичная ситуация складывалась и накануне Второй мировой войны. «С самого начала военные усилия, предпринятые нацистским режимом, — утверждал крупнейший стальной магнат Германии Ф. Тиссен, — казались абсолютно несоразмерными с ресурсами страны. Даже на ранних стадиях я предчувствовал, что это неизбежно приведет к катастрофе»{950}.

Истощение ресурсов страны наглядно отражал рост дефицита государственного бюджета. В 1932/33 хозяйственном году доходы бюджета составили 6,4 млрд. марок, а расходы — 7,3 млрд. В 1938/39 хозяйственном году общий дефицит государственного бюджета возрос до 14,5 млрд. марок. Общий объем государственной задолженности с 1933 г. по 1940 г. вырос с 8,5 млрд. до 47,3 млрд. марок{951}. Государственный долг — это не что иное, как один из элементов отсроченной инфляции. В условиях милитаризованной (расходной) экономики погашать этот долг нечем, и цунами инфляции рано или поздно неизбежно должно вырваться наружу. Правящие круги Германии вполне осознавали грозящую опасность, о чем свидетельствует заявление Ф. Тиссена, сделанное им в начале 1939 г.: «Самая главная проблема — инфляция. Когда-нибудь чудовищная инфляция, давно существующая в нацистской Германии, станет очевидной, и в результате возникнут колоссальные трудности»{952}.

Инфляция вырвалась из-под контроля 15 июня 1939 г., когда был принят закон о государственном банке снявший ограничения «плана Дауэса» и тем самым расчистивший дорогу инфляции. (Точно так же, как в августе 1914 г.){953} «Метод «бесшумного» кредитования, превращающий ничего не подозревающего вкладчика на 90% государственного кредитора, привел к быстрому росту инфляции и к полному разрушению всех основ этой системы финансирования» — вспоминал Шверин фон Крозиг, министр финансов Германии тех лет[105].{954}

Гитлеровская Германия стояла на пороге банкротства, обрекающего ее население на голод, нищету и экономическое рабство. Немцы понимали это отчетливее других. Даже среднее поколение немцев еще помнило времена страданий, порожденных поражением в Первой мировой, последующей революцией и иностранным вторжением — к 1939 г. у Гитлера не оставалось альтернатив…

В этом итоге не было ничего случайного. Г. Препарата, подчеркивая эту закономерность, приводил пример монарха (из второй части «Фауста»), который с помощью дьявола (Мефистофеля) восстанавливает порядок в своей развалившейся империи. Действуя по указке Мефистофеля, он подчиняет себе массы, терроризируя их гигантским пожаром[106], а умирающую экономику оживляет печатанием специальных денежных знаков, гарантированных имперским правом на землю. Последняя инфляционная вспышка находит свое неизбежное разрешение в великой войне с ближними соседями, ставшими в одночасье «врагами»{955}. В гитлеризме не было ничего случайного…