Уильям Боннер - Судный день американских финансов: мягкая депрессия XXI в.
Протоколы прежних заседаний Комитета по операциям на открымтом рынке дают картину поразительно уверенного в себе и энергичного председателя Федерального резерва. В сентябре 1996 г., например, Гринспен заявил своим коллегам по центральному банку: «Я признаю, что на фондовом рынке существует "мыльный пузырь"». Затем, в связи с предложением повысить гарантийные депозиты, чтобы сбить волну спекуляций: «Я ручаюсь, что если вам нужно избавиться от пузыря, каким бы он ни был, это сработает».
Куда девались все его прозрения? Что стало с прежним Аланом Гринспеном? Это был явно не Волкер; прежний председатель Федерального резерва был сделан из более закаленного материала и был готов идти наперекор толпе. Гринспен же прогибался.
Глава Федерального резерва заново перекроил себя в угоду собственному честолюбию. Разве преданный Айн Рэнд сторонник золотого стандарта не преобразился в величайшего из всех известных миру манипулятора бумажными деньгами? Разве этот человек, написавший однажды, что золото - это единственная честная разновидность денег, не предал уже как собственные убеждения, так и валюту своей страны?
Кто может знать действительные мысли Гринспена? Быть может, это пышная мыльная пена его утренних ванн подсказала ему идею, что «чудо роста производительности» преобразовало национальный рынок капитала.
Возможно, наблюдая за мыльными пузырями в своей теплой, расслабляющей ванне, он невольно убедил себя, что нет никакой нужды увеличивать гарантийные депозиты или предостеречь инвесторов об опасности чрезмерно вздувшегося рынка, или попытаться самому проткнуть этот пузырь.
Эпилог
Какой приговор история вынесет Алану Гринспену? Кому-нибудь есть до этого дело? Объединившись в коллектив, люди, даже зная все последствия, склонны принимать свинью за балерину. Они вполне могут сделать из главы Федерального резерва как героя, так и злодея.
«По моему мнению, Гринспен, вне всякого сомнения, достиг большего, чем любой другой председатель Федерального резерва»91, - сказал в конце 2002 г. лауреат Нобелевской премии Милтон Фридмен. Вряд ли это случайная оценка, ведь именно Фридмен заложил интеллектуальный фундамент проводившейся Гринспеном политики легкого кредита.
Есть, разумеется, и другие оценки. «О м-ре Гринспсне в истории останется недобрая память как о буфетчике, которому поручили ответственность за экономику Новой эпохи, а он породил пузырь»92, - полагает Пол Маккалли, финансовый менеджер в PacificInvestmentManagementCompany. Гринспен, говорят его очернители, продолжал подливать, когда инвесторы и потребители уже крепко перебрали. Разве он не должен нести хоть часть ответственности за последовавший крах?
Не имея возможности подслушать завтрашние новости, мы не знаем ни того, что случится с экономикой или фондовым рынком, ни того, во что это превратит «класс работников слова». Мы воспроизвели здесь сказочную карьеру Гринспена не в осуждение ему, а просто из желания показать, какими бывают люди. Они в высшей степени наделены способностью воспринимать разумные идеи и убедительно доказывать все, что им выгодно. Сегодня их разум говорит им что-то одно, что кажется неопровержимым, а назавтра совершенно противоположное мнение покажется им столь же или даже более убедительным.
Что еще поразительнее, они могут придерживаться какой-то идеи и даже любить ее, но при этом делать нечто совершенно с ней несовместимое. Единственный либертарианец в нашем Конгрессе, Рон Пол из Техаса, однажды призвал Гринспена к ответу. Вручив ему экземпляр эссе «Золото и экономическая свобода», которое Гринспен написал для издававшегося Рэнд информационного бюллетеня Objectivist, смысл которого был в том, что деньги, не обеспеченные золотом, - это своего рода обман публики, Пол задал вопрос: «Вы не хотели бы добавить сюда опровержение?» - «Нет, - ответил человек, создавший больше ничем не обеспеченных денег, чем любой другой банкир в истории мира, - я недавно перечел эту статью и не изменю здесь ни одного слова».
6 Эпоха толпы
Половина населения больше не читает газет; понятно, что это более разумная половина.
Гор Видал
Все события происходят на границе [margin]. Пограничная личность не является последовательно доброй или злой, толковой или тупой, «быком» или «медведем»… но поддается влияниям. Налей ему выпивки в день выборов и он проголосует за что угодно. Начини его подходящего сорта демагогией, собери в толпу и он линчует саму мать Терезу.
XX в. будет эпохой толпы, предсказал Гюстав Лебон в изданной в 1896 г. книге «Психология толп» (PsychologicdesFoules). Толпы уже подчинили себе почти все западные правительства. Монархи и императоры еще пребывали в своих дворцах, но повсюду власть переходила к народным собраниям. Современные коммуникации предоставили для этого средства. Благодаря дешевым газетам, железным дорогам и телеграфу определенные идеи почти одновременно охватывали целую страну. Толпа, которая раньше была ограничена размером городского пространства, стала общенародной и даже международной. Вскоре огромные толпы заинтересуются политикой… и возжелают богатства.
Толпа усиливает любые человеческие эмоции. Люди, в нормальном состоянии вполне разумные, из тех, что ездят всегда по правой стороне дороги, способные освоить управление домашней аудиосистемой, умеющие без труда найти самую низкую цену в супермаркете, превращаются в безумных маньяков, стоит им собраться в толпу. Что касается рынков, там страхи и алчность легко выходят на волю. Цена поднимается настолько, что ни один человек, будучи в здравом уме, сам по себе не стал бы ее платить или опускается так, что даже самый разумный человек не в силах удержаться от покупки. Но что это значит? Здравый смысл улетучивается. На последних этапах рынка «быков», как и в начале любой войны, толпа необычайно смелеет. С другой стороны, на последних этапах войны или рынка «медведей» люди теряют всякую надежду: они впадают в отчаяние и ищут только безопасности. Разум не просто засыпает… он падает на землю без сознания.
Безумство толпы
Профессор Джозеф Лоуренс из Принстонского университета уверенно заявил: «Консенсус миллионов людей, суждения которых определяют цены на фондовом рынке, гарантирует нам, что акции не переоценены».
«Кто же тогда те люди, - продолжает он, - обладающие столь универсальной мудростью, которые берут на себя право налагать вето на суждения этого разумного множества?»93
Мало сомнений в том, что именно думает это разумное множество. Они назначили на акции цены, в 20… 30… 40 раз превышающие прибыль на акцию. Кто может усомниться в суждении такого множества людей?
Сложные и даже элегантные идеи, становясь достоянием больших групп людей, превращаются в месиво бродящей патоки, в набор пустых призывов и рекламных посулов. Время от времени м-р Джон К. Публика берет это варево и пьет его огромными глотками, как алкоголик с похмелья. И эта хмельная субстанция практически мгновенно ударяет ему в голову. Профессор Лоуренс сохранил для нас свое мнение. Он выбрал неудачное время для высказывания - лето 1929 г. Он верно понял, о чем именно думала толпа в тот момент, но спустя несколько месяцев она думала уже совершенно иначе.
«То, что эти непомерные прибыли должны были обернуться еще более колоссальными убытками, - написали Грэм и Додд в обзоре краха 1929 г. и его последствий, - то, что были созданы, а потом отвергнуты новые теории, то, что безмерный оптимизм должен был смениться глубочайшим отчаянием, все это строго соответствует вековой традиции»94.
Традиции не возникают за срок жизни одного поколения. Их ценность в том, что они возникают мало-помалу, оттачиваемые стужей и зноем. Прочность и полезность они получают в результате того, что многие поколения людей дробят их, перемалывают и придают форму.
В результате эпохи Просвещения люди пришли к мысли, что традиции не важны. Они уверились, что при наличии достаточной информации и времени на обдумывание можно рационально найти свой подход к кому и чему угодно. Но есть одна проблема. Знание стоит сил и времени. Подобно разнице между прибылью реальной и возможной, превращение данных или информации в знание требует сил и времени. Чем важнее знание, тем больше сил и времени оно требует. Мудрость накапливается десятилетиями. Могут потребоваться столетия, чтобы прийти к простым правилам и принципам, таким, как «возлюби ближнего» или «покупай дешево, продавай дорого».
Мудрость и традиция
В начале 1920-х годов вековая традиция предписывала инвесторам остерегаться акций - они были опасными. В 1921 г. огромное число инвесторов сочло, что 1 долл. прибыли корпорации стоит не более 5 долл. цены акции. Но в конце 1920-х случилось нечто такое, что изменило взгляды тех, кто покупает акции. Ведь 1920-е - это была «новая эпоха», появилось столько разных новинок: автомобили, бытовая электротехника, радио к т.п. К 1929 г. легкомысленные инвесторы были готовы платить по 33 долл. за каждый доллар прибыли и все еще полагали, что это выгодно. Потом, разумеется, наступил крах.
