В. Галин - Капитал Российской империи. Практика политической экономии
Либералы тупым тараном пробили глухую стену самодержавия, и тем самым высвободили народную стихию, которая легко перешагнула через них и уже была готова перешагнуть вообще через всю русскую цивилизацию. И российские либералы, объединившись с правыми, спрятались за штыки военных диктатур белых генералов, взывая к Западу о помощи и интервенции[66]. И именно Запад стал их единственной опорой. Гражданская война была, по сути, навязана России иностранной интервенцией, без нее масштабной Гражданской войны в России не было бы[67].
Белые генералы, столкнувшись с либеральными идеологами поближе, быстро разочаровались в них: например, командующей Белой армией Юга России А. Деникин заявил об «особенно ярко обнаружившемся явлении: о кризисе русского либерализма»{793}. Другой генерал, военный министр правительства Колчака А. Будберг, объяснит, в чем заключался этот «кризис»: «Для чего нужны эти бредни и вопли…, не то кадетов, не то катетоидов с самыми сумбурными марсианскими воззрениями на русскую действительность и русский народ. Много трескучих фраз, но отовсюду торчит хвостик острого желания вернуть старые удобства и привилегии; хвостик этот прикрыт, однако, каким-нибудь демократическим чехольчиком»{794}.
При той структуре общества, при тех естественных, природных ограничениях для накопления капитала, которые существовали в России, ее развитие по западному, либерально-буржуазному пути было невозможно, но она не могла оставаться и в том архаично-полуфеодальном состоянии, в котором она пребывала. Россия должна была открыть для себя какой-то новый путь, который бы обеспечил ее выживание и развитие, но ни одна из легальных политических сил не смогла предложить его….
Война и капитал
Чтобы государство превратилось из крайне примитивного в предельно богатое, нужно совсем немного — мир, необременительные налоги и сносное оправление правосудия, все остальное появится в результате естественного хода вещей.
А. Смит{795}Как заметил внимательный читатель из эпиграфа к данной главе, один из родоначальников современной экономической теории А. Смит, в качестве первого условия процветания государства ставил мир. Не будет мира — все остальные постулаты рыночной экономики теряют смысл, поскольку они становятся физически невыполнимы. Войны разоряют государство, уничтожают накопленные богатства и подрывают основы общественной самоорганизации, требуя жесткой мобилизации экономики и власти.
И. Солоневич в этой связи замечал: русский народ никогда не будет иметь такие свободы и богатства, какие имеют Англия и США, потому что безопасность последних гарантированна океанами и проливами{796}. Эту зависимость подтверждал и С. Витте, по словам которого: «Причины нашей бедности капиталами исторические. Русское государство развивалось и крепло в непрестанной борьбе. Покончив с восточными и южными кочевниками и пришельцами, Россия должна была отражать наседающих с запада соседей — своих учителей, с завистью и беспокойством следивших за ее необыкновенным политическим ростом. Строительство страны поглощало все усилия, сюда неслись все жертвы народа — было не до экономического устройства»{797}.
Тяжесть этого строительства обуславливалась, прежде всего, тем, что Россия находилась на границе с одной стороны кочевых народов Востока, совершавших непрерывные набеги на русские земли, а с другой — более развитых стран Запада, пытавшихся поставить Россию в зависимое от себя положение. Отношение Запада к России определялось, по словам Р. Фадеева, тем, что «мы все-таки чужие в Европе, она признает и будет признавать наши права настолько лишь, насколько мы действительно сильны»{798}.[68]
В результате Россия была вынуждена постоянно содержать огромную армию. Уже Р. Чанселлор, первый англичанин, прибывший в Россию, в 1553 г. потрясенно писал, что царь держит на границе с Лифляндией 40 000 человек, с Литвой — 60 000 человек, а кроме этого, ногаев и крымских татар сдерживают еще 60 000 человек{799}. Всего, по словам Р. Чанселлора, российская постоянная армия состояла из 200 тыс. всадников (т.е. более 2% населения страны) и еще 300 тыс. рабочих артиллеристов.
Для того чтобы представлять себе, для чего нужна была такая огромная армия, достаточно привести пример крымских татар, которые совершали набеги вплоть до конца XVII в. В XVI веке в среднем на один мирный год приходилось два военных. Главной целью этих набегов был захват русских крестьян, которых продавали рабство по всей Азии и Европе. По подсчётам А. Фишера, количество угнанных крымскими татарами в рабство людей из русских земель составило на протяжении XIV–XVII веков около 3 млн. человек{800}, или около 10 тыс. ежегодно, при всем населении России того времени менее 10 млн. чел. Неудивительно, что в начале века XVII персидский шах Аббас, принимая русских послов, выражал искреннее удивление тем, что в государстве Российском еще оставались люди.
Из-за набегов крымских татар лучшие в агроклиматическом плане земли России на протяжении веков оставались полупустынными. Не случайно эти огромные пространства, по площади сопоставимые с территорией Франции, получили название «Дикого поля». Они охватывали большую часть современной Украины, а в России доходили до Белгорода, Тулы, Орла, Воронежа. Мало того, из-за крымских татар Черное море вплоть до Екатерины II оставалось для русских практически недоступным для торговли.
Но татары были не единственным кочевым народом. Например, казанский губернатор А. Волынский в своём донесении в Сенат в 1719 г. сообщал: «От Саратова до Астрахани, между городов по двести и по триста верст жила никакого нет, того ради, как купецким людям, так и прочим проезжим и рыбным ловцам от калмыков и от кубанцев чинится великое разорение и работных людей берут в плен»{801}. Войны с кочевниками длились столетиями и требовали огромных затрат, как людских, так и материальных.
Подавление кочевников к XIX в. не снизило остроты проблемы, а лишь породило новые. «Положение России в Средней Азии, — отмечал князь Горчаков в 1864 г., — одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими… Оно начинает, прежде всего, с обуздания набегов и грабительств»{802}. Страны Средней Азии, в том числе Бухара, в середине XIX в. были центрами работорговли. Близость заселенной земледельцами России превращало ее в поле охоты на рабов. Пример обращения с рабами приводил русский офицер Е. Мейендорф: «участь рабов в Бухаре внушает ужас… я видел одного раба, которому его хозяин отрезал уши, проткнул руки гвоздями, облил его кипящим маслом и вырезал кожу на спине, чтобы заставить его признаться, каким путем бежал его товарищ»{803}. Завоевав Кокандское ханство, Россия прекратила набеги и запретила работорговлю{804}.
В том же XIX веке Россия была вынуждена вести изнурительные и кровопролитные кавказские войны. На причину особого характера подобных войн указывал еще К. Клаузевиц: «Дух народа, отражающийся в войсках (энтузиазм, фанатизм, вера, убеждения), ярче всего проявляется в горной местности, где каждый предоставлен самому себе вплоть до единичного солдата. Уже по одной этой причине горы являются наиболее выгодной ареной борьбы для народного ополчения»{805}.
Кавказская война началась в 1804 г., когда «русские войска впервые ответили набегом на чеченский набег. Не ответить на набеги горцев, — отмечает историк А. Буровский, — российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных грабили и превращали в рабов»{806}. Земли Предкавказья — одного из лучших агроклиматических районов России из-за набегов оставались дикими и неосвоенными. Исследователи почти единодушны во мнении, что «кавказская война выросла из набеговой системы»{807}. Истоки причин этих набегов слышны в стихах М. Лермонтова: «Бесплодного Кавказа племена Питаются разбоем и обманом…»{808}.
За время войны Россией были использованы различные стратегии: ответных набегов, силового сдерживания, создания специальных военизированных казачьих поселений вдоль границы с горцами, голодной блокады, беспощадного завоевания, убеждения («русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не набегать… И Николай I, и его царедворцы, и вообще многие образованные русские люди были убеждены: стоит рассказать диким людям о цивилизации — и они встанут на сторону цивилизаторов»{809}. Русские офицеры считали набеговую систему отчасти «дитятей бедности», отчасти следствием дикости и варварства[69]. Но полумеры не помогали. В данном случае русские столкнулись с народом среди, которого, по словам А. Буровского, на протяжении веков и поколений «необходимость участвовать в вечной борьбе всех против всех отсеивала в жизнь людей невероятно агрессивных, крайне жестоких, очень равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других людей»{810}.
