Сергей ГОРОДНИКОВ - ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА
Слабый капиталами класс промышленников неотвратимо смещается к радикализму и приходит к выводу, что для выхода из нестабильного, на краю банкротства существования ему ничего не остается, как схватиться не на жизнь, а на смерть с торгово-спекулятивным диктатом, с коммерческим капиталом в борьбе за власть, чтобы, используя мощь государственной машины, порожденной для защиты коммерческого правящего класса от собственного народа, установить режим приоритета промышленного интереса во всей государственной политике.
Как же он может прийти к власти, отстраненный от нее де факто? Только выступив решительным сторонником восстановления представительной демократии во всем ее революционном характере! Политически он оказывается в авангарде дальнейшего развития буржуазной революции, буржуазного преобразования общества, ускоряя это преобразование самыми решительными мерами, при необходимости, вплоть до восстановления элементов режима революционного террора. Что и имело место на вполне определенных этапах исторической эволюции во всех великих державах, которые переживали буржуазно-демократические революции и поэтому вынуждены были догонять Англию в развитии промышленного капитализма. Но Англия смогла избежать революционного радикализма промышленного интереса вблизи грани политического террора, однако, естественно, не избежала его ожесточенной схватки за власть.
Итак, положение английского промышленного класса было неустойчивым, перспективы туманными, тень банкротства постоянно нависала над промышленными предпринимателями, укрепляя их политическое самосознание и политическую волю к самому решительному действию. Их классу ничего не оставалось, как стремиться к установлению контроля над государством и, затем, посредством государства, изменить эту ситуацию. Опыт показывал, что рассчитывать на исполнительную власть, как на союзника своих интересов, ему не приходилось: аристократии, власть предержащим вообще до проблем промышленности дела было мало, им удобнее и приятнее было поддерживать операции коммерческого капитала и получать от них свои сверхвысокие дивиденды. У промышленной буржуазии оставался лишь один путь борьбы за отстаивание своих требований к власти в условиях приобретшей определенные традиции игры буржуазных свобод — установить контроль над законодательной властью, над представительной властью, над нижней палатой парламента. Что она и сделала, — на первом этапе сначала организовавшись для борьбы за реформу избирательной системы, добившись этой реформы в сторону более справедливого отражения интересов широких слоев народа.
Еще раз повторимся, кровным интересам коммерческого, торгово-спекулятивного капитала, по большому счету, все равно, за счет чего наживаться, на каком языке говорить. Он вне культуры, он служит тому, кто на данном этапе исторического развития оказался сильнее, кто дает ему предпочтительные возможности заниматься торгово-спекулятивной деятельностью. Поэтому он с фатальной неотвратимостью отделяет себя от главных потребностей народа, в среде которого зарождается и делает первые шаги. Промышленное же производство своей сутью связанно с землей, с ее ресурсами, с главным ресурсом — народом, который работает на предприятиях. Если коммерческий капитал, вообще-то говоря, народа не знает и знать не желает, то промышленный капитал вовлекает в свою деятельность широкие народные слои, и эффективность оборота капитала, дивиденды, какие дает промышленное производство, во многом определяются производительностью труда, — то есть качеством производительного ресурса — народа, его общей и производственной этикой, а так же общественной культурой, культурой социально-корпоративной, иначе говоря, национальной, которая в сути своей есть его образ жизни. Неудивительно поэтому, что молодая промышленная буржуазия Англии, несмотря на свою вопиющую слабость в сравнении с мощью и связями коммерческого капитала, оказалась способной завоевать доверие населения и добиться преобладания, большинства в парламенте. С этого момента развернулось ее широкое и бескомпромиссное наступление.
Вот основные этапы этого наступления:
I-й этап. В результате ряда законодательных актов 1773 и 1784 гг. дивиденд Ост-Индской компании, как ударной силы коммерческого капитала, был поставлен под парламентский контроль и решительно ограничен 10 %; Совет директоров Ост-Индской компании был подчинен Контрольному Совету, номинально подчинявшемуся королю; генерал-губернатор владений компании стал назначаться премьер-министром.
Не трудно догадаться, как это ударило по привычкам и кровным интересам влиятельнейших слоев, как накалилась внутриполитическая борьба интересов. Промышленной буржуазии помогали два обстоятельства: рост промышленной мощи России вызывал тревогу за международные позиции общебританских экономических (в том числе торговых) и политических интересов; а революция во Франции и наполеоновские войны грозили полностью отнять у английского коммерческого капитала чрезвычайно емкий европейский рынок. В конечном счете, проблемы государственных интересов вынудили королевскую власть, аристократию уступить, постепенно привыкать к неизбежности перехода на сторону промышленного интереса. К тому же, вытесняемый из Европы торгово-спекулятивный, коммерческий капитал, чтобы не застаиваться, не чахнуть, волей-неволей был вынужден хлынуть в развитие промышленного, в первую очередь военного производства, укрепляя экономические и политические позиции своего главного внутреннего врага. И, действительно, результаты не замедлили сказаться. Выпуск продукции английской промышленностью в военные годы наполеоновских войн вырос в 15–20 раз! Что, собственно, впервые в мировой истории показало гигантские возможности буржуазного строя и привело к идейному кризису европейский феодализм. Ибо до этого успехи Российской империи в промышленном развитии поддерживали моральные позиции феодализма не только в самой России, но, во многом, и во всей Европе.
Во время наполеоновских войн британское промышленное производство обогнало российское в несколько раз! Именно это обстоятельство породило столь шокирующую в сравнении с эпохой Екатерины Второй духовную и внутриполитическую прострацию Российской империи, длившуюся вплоть до буржуазных реформ 1861 года. Оно же, это обстоятельство, породило и движение декабристов, а никак не то, что русские войска прошли по Европе и увидели ее успехи. Ссылаться на такие причины нелепо и смешно. Русское дворянство прекрасно знало Европу и при Екатерине Второй, едва ли даже не лучше, чем собственную страну, в том числе знало оно и идеи либерализма, которые подвели Францию к Великой буржуазной революции.
