Ручир Шарма - Прорывные экономики. В поисках следующего экономического чуда
Крупные мексиканские компании используют полученные на внутреннем рынке сверхприбыли в основном для того, чтобы стать крупными транснациональными корпорациями, но сама Мексика в плане экономического роста безнадежно отстала. Из-за проблем и трудностей местных рынков у мексиканских олигополистов практически нет стимулов для инвестиций и инноваций: темпы роста производительности остались практически на том же уровне, что и во времена финансового кризиса 1994 года, когда чрезмерные займы правительства привели к падению стоимости национальной валюты песо на 80 процентов. В последнее десятилетие экономика росла в среднем на 3 процента в год, а во времена глобального экономического бума 2003–2007 годов застыла в одной точке. Когда-то Мексика считалась богатейшей страной Латинской Америки, но в последние годы крупнейшие соперники решительно обошли ее; сегодня же средний доход на душу населения тут составляет 9500 долларов, то есть ниже, чем в Бразилии (10 800 долларов) и Чили (11 800 долларов).
Однако на мексиканском фондовом рынке все это ровным счетом никак не сказывается. Все прошедшее десятилетие он уверенно опережал рынок США: его стоимость в долларовом выражении выросла за это время более чем на 200 процентов, хотя американский фондовый индекс S&P 500 оставался практически на одном уровне. При этом экономика Мексики развивалась не намного быстрее, чем экономика ее северного соседа. Данную ситуацию можно объяснить двумя вероятными причинами: либо ценные бумаги Мексики дорожают по отношению к американским, либо мексиканские компании увеличивают прибыли достаточно быстро, чтобы оправдать повышение курса своих акций. Любопытно, что заработки мексиканских корпораций действительно росли значительно быстрее, чем у американских компаний. Из-за Великой рецессии корпорации США вынуждены рационализировать производственные процессы и массово увольнять рабочих; корпорации потребляют все бо2льшую долю экономического пирога, в связи с чем их прибыли становятся все более спорными с политической точки зрения. Сегодня их доля составляет около 12 процентов от ВВП страны. Но мексиканские корпорации оттяпывают куда больший кусок мексиканского экономического пирога – около 25 процентов от ВВП.
В итоге Мексика стала страной с низкими темпами роста экономики, характерными для экономически развитых наций, стремительно растущей фондовой биржей, характерной для формирующегося рынка, и огромными прибылями, источником которых служат дисфункциональные монополии. Десять богатейших мексиканских бизнес-семей владеют более чем третью общего объема здешнего фондового рынка – это одна из самых высоких концентраций среди развивающихся стран мира. Частные картели производят около 40 процентов продуктов, потребляемых мексиканцами, и устанавливают на них цены на 30 процентов выше среднего международного уровня. Телефоны, услуги, безалкогольные напитки и многие продукты питания стоят тут дороже, чем в соседней Америке, где доход на душу населения в пять раз выше.
Революционная партия олигархов
Олигополистическая культура этой страны коренится в ее государственной политике. Вплоть до выборов, состоявшихся в июле 2000 года, доминирующая Институционно-революционная партия Мексики (Institutional Revolutionary Party, PRI) и сама была самой настоящей монополией. Она без особых проблем и потрясений правила в стране на протяжении семидесяти лет, и за это время мексиканцы очень привыкли и окончательно приспособились к централизованной власти. Лидеры «передавали мантию» в соответствии с весьма специфической системой «престолонаследования»: действующий президент просто указывал на преемника el dedazo, то есть буквально пальцем. А поддержку общества PRI обеспечивала себе, щедро раздавая избранным влиятельным лицам различные привилегии, в том числе места в парламенте. Ведение деловых переговоров превратилось в простой и предсказуемый процесс, ведь самые разные группы: правящая партия, крупные компании, государственные и частные альянсы и объединения, группы, представляющие интересы крупных фермеров и крестьян, мощный учительский профсоюз, – имели, по сути, одинаковую структуру. Все это были иерархически организованные олигополии. Иными словами, для заключения деловой сделки достаточно было, чтобы олигархи встретились в кулуарах, обсудили ситуацию и выработали устраивающее обе стороны решение.
Нет смысла говорить, что заключавшиеся таким образом соглашения неизбежно были корыстными. Профсоюзы, например, протолкнули Закон о труде, гарантирующий невероятно низкую текучесть кадров в бюджетной сфере. А корпорации удерживали налоги на чрезвычайно низком уровне: суммарный сбор составлял всего 12 процентов от ВВП, один из самых низких показателей в мире. Подобные сделки и соглашения всегда дорого обходятся государству; в Мексике неуклонно растущий государственный долг привел к последовавшим один за другим кризисам 1980-х и 1990-х годов. В конечном итоге в 2000 году PRI наконец свергли, но прочно укоренившаяся олигополистическая структура пережила не только эту партию, но и нового президента Мексики Висенте Фокса, лидера Национальной партии действия (Nation Action Party, PAN). К 2006 году, когда Фокс ушел в отставку, 90 процентов законодателей общенационального уровня были выходцами из организованных структур с давними связями с PRI, в том числе из общественных объединений и групп, представляющих интересы крестьянства. К чести президента Фокса, надо сказать, он пытался реформировать олигополии и культуру, лежащую в их основе, по крайней мере в государственном секторе, но потерпел сокрушительное фиаско. Опросы общественного мнения и сегодня показывают, что подавляющее большинство мексиканцев относятся к приватизации враждебно, считая, что государство должно жестко контролировать экономику страны.
Мексика не относится к нациям с современной политической культурой, в которых демократические институты постоянно бьются над вопросом, что полезнее и лучше для их страны. Это так называемая досовременная экономика, в ней группы с особыми интересами и разные влиятельные круги соперничают друг с другом за доступ к политической верхушке, то есть, по сути, за свою долю от общего пирога. Например, из боязни утратить влияние на получение прибыли государственный нефтяной сектор и сегодня наотрез отказывается открывать двери посторонним. Из-за этого объемы инвестиций в отрасль недопустимо ничтожны, а мероприятия по поиску и разработке новых месторождений сведены к минимуму. В крупнейшей государственной нефтяной компании Pemex числится почти 150 тысяч сотрудников, и более 11 тысяч вообще не заняты в производственном процессе, ибо их рабочих мест больше не существует. Но из-за закрепленных в вышеупомянутом Законе о труде привилегий бюджетных кадров уволить их невозможно.
