Милтон Фридман - О свободе
Согласие между различными видами либерализма в вопросе об индивидуальной свободе и об уважении к личности оказывается иллюзорным и лишь маскирует важные различия. В период расцвета либерализма эта концепция свободы имела вполне определенное значение: свободная личность не может быть объектом произвольного насилия. Но чтобы защитить живущего в обществе человека от такого насилия нужно наложить ограничения на всех, лишив их возможности осуществлять насилие над другими. По знаменитой формуле Иммануила Канта, свобода всех возможна только если свобода каждого не простирается дальше того, где она совместима со свободой всех остальных.
Таким образом, либеральная концепция свободы — это свобода в рамках закона, который ограничивает свободу каждого так, чтобы гарантировать свободу всех остальных. Это совсем не то, что порой описывали как «естественную свободу» изолированного индивида; это свобода человека, живущего в обществе и ограниченного нормами, защищающими свободу других. В этом отношении либерализм резко отличен от анархизма. Он признает, что при наибольшей возможной свободе каждого насилие не может быть вовсе предотвращено; его можно лишь свести к тому минимуму, который необходим, чтобы помешать произвольному насилию (групп или отдельных людей) против других. Именно свобода в рамках известных законов сделала возможным избегать насилия до тех пор, пока человек держится в рамках соответствующих норм.
Свобода может быть гарантирована только тем, кто способен подчиняться правилам, предназначенным для ее обеспечения. Полная ответственность за свои действия — а значит, и полнота прав на свободу — предполагалась только за взрослыми и здоровыми; в случае детей и психически нездоровых людей считались оправданными разные уровни опеки. Нарушая правила, гарантирующие равную свободу для всех, человек может быть наказан тем, что будет исключен из системы защиты от насилия, установленной для подчиняющихся законам.
Свобода, предоставляемая всем, кто считается ответственным за свои действия, делала их ответственными за собственную судьбу; защита закона имела целью помощь каждому в достижении его целей, но правительство не считалось ответственным за достижение определенных результатов. Предоставление возможностей использовать свои знания и способности для достижения самолично выбранных целей рассматривалось как высшее благо, которого каждый может ожидать от государства, а также как наилучший способ поощрить каждого в отдельности к наибольшему вкладу в благосостояние остальных. Считалось, что все вместе в наибольшей степени выигрывают от свободы каждого именно потому, что человек поощряется к достижению наибольшего, что возможно при его личных обстоятельствах и способностях, о которых не могут знать никакие власти.
Либеральную концепцию свободы нередко, и вполне справедливо, характеризуют как чисто отрицательную. Подобно понятиям мира и справедливости она предполагает отсутствие зла и открытость возможностей, но не гарантии каких-либо определенных благ; правда, предполагалось, что при этом станут более доступными средства, нужные для достижения целей. Либеральное требование свободы обращено, таким образом, на устранение всех искусственных препятствий индивидуальным усилиям, но не содержит претензий к государству или общине о предоставлении определенных благ. Либерализм допускает коллективные действия в случае их необходимости, или когда они представляются более эффективным способом предоставления определенных услуг, но оценивает их именно по критерию целесообразности, а значит, подлежащими ограничению основными принципами равной свободы в рамках закона. Начавшийся в 1870-х гг. упадок либеральной доктрины тесно связан с перетолкованием свободы как наличие доступа к средствам, нужным для достижения множества особенных целей, причем обычно считалось, что эти средства должны быть предоставлены государством.
8. Либеральная концепция закона
Смысл либеральной концепции «свободы в рамках закона» или защиты от произвольного насилия определяется толкованием понятий «право» и «произвол». Различие толкований отчасти определяется тем, что внутри либеральной традиции наличествует конфликт между теми, для кого, как для Джона Локка, свобода возможна только в рамках закона («ибо кто может быть свободен, если он зависит от прихоти другого?»), и теми, кто следует традиции Иеремии Бентама и континентальных либералов — «всякий закон есть зло, ибо всякий закон есть поруха свободы».
Конечно, верно, что закон может быть орудием разрушения свободы. Не каждый продукт законодательства служит защите свободы, то есть является законом в том смысле, о каком говорили Джон Локк, Дэвид Юм, Адам Смит, Иммануил Кант или старые виги. Называя закон незаменимым стражем свободы, они имели в виду те нормы справедливого поведения, которые образуют частное и уголовное право, но вовсе не всякое решение законодателей. Чтобы правительственные декреты могли считаться законами в том смысле, как их понимали британские либералы, они должны обладать теми же свойствами, что и нормы английского общего права: быть общими правилами поведения, однообразно применимыми в неизвестном множестве будущих ситуаций, и тем самым ограждать защищенную сферу индивидуального существования, а значит должны представлять из себя не повеления (команды), а запреты. В силу этого они также неотделимы от института частной собственности. Считалось, что именно в границах, создаваемых нормами справедливого поведения, индивид свободен любым подходящим ему способом использовать знания и навыки для достижения собственных целей.
Предполагалось, что государственное насилие должно быть сведено к контролю за соблюдением норм справедливого поведения. Большинство, за исключением крайних либералов, не отклоняло возможность того, что правительство будет оказывать и иные услуги. Имелось в виду, что для исполнения любых поставленных перед ним задач правительство может использовать только наличествующие у него ресурсы, но не должно принуждать к чему-либо частных граждан; иными словами, государство не должно использовать личность и собственность граждан как средство достижения собственных целей. Именно в этом смысле закон, утвержденный надлежащим образом устроенным законодательным собранием, может оказаться таким же актом произвола, как и решение деспотического правительства. Любое предписание или запрет, направленные на отдельного человека или группу и не вытекающие из универсально применимых правил, должны рассматриваться как произвольные. В соответствии со старой либеральной традицией акт принуждения обращается в произвол, если служит частным целям правительства и если он осуществляется на основании специально принятого решения, а не вытекает из универсальных правил, необходимых для поддержания того самопорождающегося всеохватывающего порядка действий, которому служат все прочие нормы справедливого поведения.
