В. Галин - Капитал Российской империи. Практика политической экономии
Конечно, эти причины играли существенную роль, но — главная заключалась в крайней бедности России капиталами. Весьма показательным в данном случае является анализ причин кратно более низкой эффективности индийского текстильного рабочего по сравнению с английским, сделанный Г. Кларком. По мнению Г. Кларка, основными причинами этого явления были: крайне низкий уровень дисциплины индийского рабочего (обходившегося нанимателю в 6 раз дешевле английского) и стремление индийских промышленников к максимализации использования капитала, воплощенного в станке (поэтому индийский предприниматель не шел на увеличение количества обслуживаемых одним человеком станков, как английский, поскольку это вело к снижению на 3/8 выработки на каждом из них){645}. Это говорит о том, насколько капитал для индийских производителей обходился дороже рабочей силы.
Аналогичные причины играли ведущую роль в низкой производительности труда и русского рабочего: с одной стороны огромный избыток рабочей силы снижал цену труда, подрывая эффективность применения машин, а с другой — существовал катастрофический недостаток капитала, необходимого для интенсификации этого труда. В этой связи еще более показательным являлся пример, приводившийся С. Булгаковым: «Дороговизна рабочей силы составляет одну из сильнейших причин, двигающих в Америку по пути промышленного прогресса и совершенно исключительного здесь развития машинного производства. Естественно, экономия в средствах производства, прежде всего, направляется на самый дорогой его фактор — именно, заработную плату. Насколько невозможно ее понизить, стараются по возможности совсем ее не платить, замещая труд капиталом»{646}. В России огромный дефицит капитала делал подобное замещение невозможным.
Ограниченность капиталов вынуждала российских предпринимателей, компенсировать их недостаток усилением эксплуатации труда. Ответная реакция рабочих выражалась, главным образом, в стачках и забастовках. Особенно они усиливались во время кризисов, когда сохранение конкурентных преимуществ на рынке достигалось предпринимателями, прежде всего, за счет снижения издержек на рабочую силу. Массовость стачек поэтому является одним из достаточно надежных индикаторов состояния экономики на определенных исторических периодах. Рост стачечного движения в 1912–1913 гг. свидетельствует о росте напряжения в экономике, которое объяснялось, прежде всего, ее перегревом и приближением экономического кризиса:
Число участников стачек, в тыс.{647}* 1914 г. (первая половина), 1917 г. (январь—февраль).
При этом протестное рабочее и крестьянское движение в России имело свои особенности. Оно выражалось в глубокой социальной дифференциации русского общества, которая приобретала даже не экономический, а расовый характер. Как замечал А. Кюстин еще в 1839 г., в России «богатые не соотечественники бедным»{648}. И в подобных оценках наблюдательный француз был не одинок. Например, А. Грибоедов в своей «Загородной поездке» писал: «Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он, конечно, заключил бы из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые еще не успели перемешаться обычаями и нравами». По словам же Н. Тургенева: «Нигде нет столь прочной и непреодолимой границы, установленной законом или обычаями между высшими классами и классами средними и низшими, как в России… русское дворянство уподобилось племени завоевателей, которое силой навязало себя нации…»{649}.
Социальный капитал в России расходовался, «выбрасывался на ветер», с еще большей щедростью, чем капитал материальный. Причина этого заключается в том, что социальный капитал является не частным, а общественным достоянием, поэтому он и тратится легче… С наступлением капитализма, с уходом от патриархальной старины, нищета России в социальном капитале не уменьшилась, а наоборот обозначилась еще более контрастно: и прежде всего в крайней малочисленности в России среднего класса. Но именно доля среднего класса, при прочих равных условиях, определяет уровень накопления социального капитала. Состояние этой сферы России описывал еще А. Кюстин. По его словам, «торговцы, из которых составится когда-нибудь средний класс, столь немногочисленны, что не могут заявить о себе в этом государстве; к тому же почти все они чужестранцы»{650}.
К началу XX века ситуация почти не изменилась: Годовой доход свыше 1000 рублей в 1910 г. по всей империи, согласно налоговым данным, получало всего порядка 700 тыс. человек, т.е. около 1% экономически активного населения{651}. Подобный результат дает и оценка по жилищному налогу, который в России платили всего 640 тыс. человек. И именно эту группу можно отнести к условно всему среднему и высшим классам России!
Распределение лиц с годовым доходом свыше 1000 рублей{652} (1905 г. … 1909–1910 гг.)Лиц с доходом свыше 1 тыс. руб. (чел.) … 404 713 … 696 700
Лиц с доходом свыше 50 тыс. руб. (чел.) … 2845 … 3500
Общая сумма доходов (млрд. руб.) … 1,85 … 2,64
Конечно, это лишь приблизительные цифры, но тем не менее они дают представление о социальной структуре российского общества того времени. Подобная структура могла сохранять устойчивость только в случае существования ее в некой полуфеодально-полуолигархической форме, опирающейся на военную силу и монархическо-теократическое правление. Стоило этим основам хотя бы ослабнуть, крах всего общественного устройства становился неотвратимым.
С развитием капитализма численность средних и высших классов постепенно увеличивалась, но, с одной стороны, она была еще слишком ничтожной, а с другой — сопровождалась еще более быстрым обнищанием, пролетаризацией беднейших слоев, особенно усилившейся с началом столыпинских реформ. В результате социальная дифференциация не сокращалась, а наоборот увеличивалась. Концентрация капитала быстрее всего происходила именно в наиболее буржуазной торгово-промышленной сфере, в результате она опережала другие области деятельности по данному показателю в 2–3 раза. Социальный разрыв усиливала регрессивная система налогообложения, основанная на пятикратном преобладании доходов бюджета от косвенных налогов и винной регалии, над прямыми налогами.
Князь В. Мещерский в этой связи замечал: «Наша финансовая система всегда основывалась на несоразмерном взимании налогов и податей с наименее имущих плательщиков», привилегированные же классы продолжают «пользоваться полным безучастием в несении тягостей государственных платежей»{653}.[53]
О состоянии социального капитала России накануне 1917 г. красноречиво говорят наблюдения французского посла в России М. Палеолога: «Социальный строй России проявляет симптомы грозного расстройства и распада. Один из самых грозных симптомов — это глубокий ров, та пропасть, которая отделяет высшие классы русского общества от масс. Никакой связи между этими двумя группами, их разделяют столетия»{654}.
* * *Начиная с отмены крепостного права, Россия отчаянно боролась над преодолением своей экономической отсталости, она была вынуждена постоянно балансировать между жесткой необходимостью и объективной невозможностью. Однако, несмотря на все усилия и все жертвы, первый этап русской индустриализации не позволил России даже приблизиться к экономическому и техническому уровню развитых стран мира. Об этом достаточно наглядно свидетельствуют расчеты А. Мэддисона, согласно которым ВВП России на душу населения с 1870-го по 1913 г. вырос всего в 1,5 раза, что было почти на четверть хуже, чем у основных конкурентов. При этом ВВП на душу населения в России был меньше, чем в странах Западной Европы, в 2–3 раза.
ВВП на душу населения по А. Мэддисону в 1913 г. (в долларах США 1990 г.) и его рост в 1913 г. по отношению к 1870 г., в разах{655}Единственное, что удалось России, — это не отстать совсем и не превратиться из полуколонии, т.е. страны экспортирующей сырье и импортирующей готовую продукцию, но сохраняющей свою политическую независимость, в полную колонию Запада.
Несмотря на внешнее могущество и богатство, на деле к началу XX века Россия оставалась одной из самых бедных стран Европы. Мало того, по мнению М. Корта, со времен отмены крепостного права до Первой мировой войны разрыв в доходах на душу населения в России по сравнению с европейскими конкурентами только увеличивался{656}. Применение различных методологий оценки дохода не меняет картины в принципе. Например, исходя из расчетов П. Грегори, в 1913 г. на душу населения в России приходилось всего 125 руб. чистого национального продукта{657}, т.е. находилось в том же сравнительном диапазоне, что и у А. Мэддисона, и у Прокоповича — Мелгалла в 1900 г.
