Василий Галин - Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером

Истоки американского фашизма министр внутренних дел США Г. Икерс предлагал искать не за океаном, а в своей стране: в последнее время (июне 1938 г.) он начал «сомневаться в возможности путем законов и увещеваний сделать «биг бизнес» более разумным. Другие же методы Рузвельту недоступны. Застойная безработица и разорение средних слоев создают резервы для фашизма. За последнее время он, Икерс, стал верить в то, что крах нынешней американской системы привел бы «не к коммунизму, а к фашизму», ибо резервы последнего, как ему сейчас начинает казаться, более многочисленны и монополисты ведут сознательно дело к развязыванию фашизма. Ограничение и регулирование монополий законодательным путем — единственная мера, которую он видит. В успехе ее, впрочем, он не уверен… «У нас вершат дело меньшинства («сосредоточившие в своих руках большинство материальных средств воздействия»). Они управляют народным хозяйством, они же в лице католической иерархии воздействуют на нашу внешнюю политику и срывают социальное законодательство, они же мешают проводить законы, в которых заинтересован народ»»{538}.

«Обострившиеся внутренние противоречия, — отмечал в этой связи в своем сообщении в Москву К. Уманский, — отражают… более ясное, чем когда-либо раньше в истории США, классовое размежевание политических сил (которое) приводит к тому, что в широком общественном мнении вопросы СССР все больше увязываются с острейшими социальными вопросами внутри страны»{539}. Само существование СССР в этих условиях становилось революционизирующим фактором. Не случайно фокус борьбы с растущими социальными настроениями американская элита направляла именно против СССР. Летом 1936 г. действующий адмирал Стерлинг уже открыто призвал к крестовому походу против СССР с целью «уничтожить призрак большевизма и открыть плодоносные земли России для перенаселенной и индустриально голодной Европы»{540}.

М. Литвинов в том же году отмечал, что многие «реакционеры в Госдепартаменте стараются искажать политику, предложенную президентом, внося в нее антисоветские, а подчас и профашистские тенденции»{541}. Эти тенденции вынудили Ф. Рузвельта в условиях приближающейся войны приступить к … чистке своего госдепартамента. По мнению Д. Данна, «…чистки без сомнения были связаны с его (президента) убеждением, что в Госдепартаменте царствуют неисправимые антисталинские чувства, а времена требуют улучшения американо-советских отношений. Проблемой был нацизм, а не коммунизм»{542}.

С новой силой волна атисоветизма вспыхнула в 1939 г. с началом советско-финской войны. Активную антикоммунистическую деятельность в то время развернули сенатор А. Ванденберг, бывший президент Г. Гувер, председатель комиссии конгресса по расследованию «антиамериканской» деятельности М. Дайс и многие другие… В октябре — ноябре 1939 г. были арестованы три руководящих деятеля компартии США. Закон Хатча, принятый в 1939 г., запрещал правительственным служащим состоять в коммунистической партии; другим законом была запрещена выплата коммунистам каких-либо пособий из государственных фондов. В июне 1940 г. власти лишили американского гражданства секретаря компартии в штате Калифорния. В августе было арестовано 18 рабочих, участвовавших в предвыборной кампании компартии в штате Оклахома. В 1940 г. коммунисты были отстранены от участия в выборах в 14 штатах и т.д.{543}.

В Финляндию на борьбу с «советской агрессией» пошли американские кредиты и вооружение. В основном благодаря США за время войны Финляндия получила 350 самолетов, 1500 артиллерийских орудий, 6000 пулеметов, 100 000 винтовок. США содействовали исключению СССР из Лиги Наций и поддержали подготовку Англией и Францией экспедиционного корпуса для войны против Советского Союза. Однако еще более значимым шагом, направленным на борьбу с «мировым коммунизмом» стала командировка в разгар войны в феврале — марте 1940 г. заместителя госсекретаря Уэллеса в Рим, Берлин, Париж и Лондон. Комментируя этот визит, германские дипломаты сообщали в Берлин, что США предлагают «заключить четырехлетнее перемирие между воюющими сторонами и одновременно вступить в экономические переговоры, в которые будут вовлечены Япония (но не Россия) и Италия»{544}.

На первый взгляд этот шаг Госдепа США напоминал продолжение и развитие прежней политики «умиротворения агрессора». Но на деле он нес нечто большее: «Странная война» на Западе, где Франция и Англия, объявив войну Германии, не двигали своих армий, спокойно наблюдая, как вермахт громит Польшу, после разгрома последней, зашла в тупик. Выход представился с началом войны между СССР и Финляндией. Предложение Вашингтона позволяло сплотить европейские страны на почве борьбы с «советской агрессией» и выйти из тупика «Странной войны». И здесь Уэллес, со своей «миссией мира», по сути, выступал в роли посредника в реализации этих планов{545}.

Последние находились в русле заявлений американского посла в СССР Л. Штейнгардта: «Эти люди (руководители СССР) не понимают политических жестов, морали, этики — ничего. Они понимают только язык действий, наказания и силы»{546}. В начале января 1940 г. Штейнгардт требовал жестких действий: «С этими людьми следует обращаться только одним способом — «жестким», следует прекратить говорить об ответных мерах и действительно начать наказывать их… Поскольку они нуждаются в нас гораздо больше, чем мы в них, и поскольку они понимают только язык силы, я полагаю, что настало время прибегнуть к той единственной доктрине, к которой они относятся с уважением»{547}.

5 марта Штейнгардт снова убеждал Вашингтон: «…здесь на высшем уровне властей присутствует сильный элемент Востока. Власти абсолютно не волнует чужое мнение со стороны, и они не подчиняются западной логике. Их этические принципы диаметрально противоположны тем, что существуют на Западе. Поэтому с ними невозможно вести дела так, как мы ведем дела с западными людьми. Они понимают только один язык, язык превосходящей силы, и если эту силу не применять, то они будут поступать по-своему»{548}.

По итогам своих встреч в европейских столицах, 17 марта Уэллес обратился с просьбой к Рузвельту санкционировать «общую инициативу к достижению мира». Рузвельт запретил, а сам Уэллес был срочно отозван в Вашингтон. Очевидно свою роль здесь сыграл и мирный договор между СССР и Финляндией, подписанный 12 марта 1940 г.

Лансинги, колбины, кеннаны, липманы, буллиты, боулены, гендерсоны, фиши… и те, кто стоял за ними, клянясь в дружбе и приверженности демократии, на деле сознательно уничтожали ее, давая все моральные доводы будущим агрессорам, разогревали международный мир, подводя холодную войну к ее «горячей» стадии.

Нагнетание антикоммунизма, страха, ксенофобии, замечает в этой связи канадский историк М. Карлей, «самым фундаментальным образом влияли на формирование европейской внешней политики»{549}. А американский историк Д. Флеминг, приходит к выводу, что Вторая мировая война стала лишь одним из «горячих» этапов глобальной «холодной войны»[58].{550}

Однако «холодная война» лишь создавала предпосылки, но сама по себе не могла привести к мировому катаклизму. Риск начала тотальной войны требует еще гораздо более веских причин, которые не оставляют выбора между войной и миром…

ОСЬ МИРА

Изобилие стало проклятием.

Осью всей структуры является торговля.

В 1878 г. журнал «Нива», знакомя своих читателей с Парижской выставкой, писал: Англия представила «целый рог изобилия, полный всевозможных товаров, который эта страна изливает над миром… Англия явилась во всем могучем блеске своей производительности — торговой и промышленной. Везде виден глубокий практический смысл, необыкновенная умственная деятельность, мастерство рук…»{553}. В 1888 г. население Великобритании составляло всего 2% от населения земного шара, но на ее долю приходилось 54% всех промышленных товаров, циркулирующих в мире! Сесил Родс в то время мог с полным основанием заявлять, что «мир становится все более английским», что англосаксы призваны господствовать над другими народами. Идея «pax Britannica», захватывала умы правящих кругов Великобритании. Под ее контролем была одна четвертая часть земной суши. Она была владычицей морей. Ни один пролив не был свободен от английского контроля. Солнце не заходило в ее пределах{554}. «Мировые океаны были британскими озерами, а мировые рынки были британскими вотчинами»{555}. Могущество Англии распространялось далеко за пределы ее колониальной империи — весь мировой рынок, по словам английского историка А. Бриггса представлял собой «неофициальную» часть Британской империи. Оружием бескровного завоевания мировых рынков являлась английская промышленная продукция{556}.