Тим Харфорд - Экономист под прикрытием

Проблема в том, что руководители станций будут врать насчёт стоимости сокращения выбросов. Ведь даже при дыхании выделяется углекислый газ, но нельзя же требовать, чтобы мы прекратили дышать. Так какое же загрязнение следует уменьшать? И как? Перейдя на другие методы выработки электроэнергии? Сократив потребление энергии? Или ещё как-то? Спросите тех, кто производит выбросы, и они скажут, что запретить им это делать — это всё равно что запретить дышать. Это так дорого — может, лучше этим займётся кто-то другой?

Однако выяснить правду не так уж и сложно. Можно узнать, сколько стоит сокращение выбросов, если предложить производителям принять меры либо заплатить штраф. Посмотрите, что они выберут, и судите по их действиям.

EPA испробовало этот метод применительно к выбросам серы. Управление организовало аукцион прав на выброс диоксида серы, того самого, что вызывает кислотные дожди. Производители получили некоторую квоту на выбросы; также они могли купить на аукционе разрешение на выбросы сверх квоты или же сократить эти выбросы: закрыть производство, установить фильтры, перейти на более чистый уголь. Пока ЕРА просто настаивало на установке фильтров, энергетики говорили, что это очень дорого, и активно лоббировали отмену этих требований. Даже по оценкам самого управления, стоимость сокращения выбросов диоксида серы на одну тонну составляла от $250 до $700 и могла доходить даже до $1500. Но когда в 1993 году EPA провело аукцион, мало кто из производителей предложил высокую цену. Оказалось, компании завышали свои затраты. К 1996 году цена разрешения упала до $70 за тонну, и даже при такой цене многие производители предпочитали не покупать разрешения на продолжение выбросов, а переходить на более чистый уголь и устанавливать фильтры.

Оказалось, сокращение выбросов так дёшево, что мало кто готов платить за право и дальше загрязнять природу. В конечном итоге платить высокую цену стали лишь студенческие природоохранные группы, покупавшие разовые разрешения в надежде на 15 минут славы. Самое замечательное в этих аукционах даже не то, что выбросы серы уменьшились — этого можно было добиться законодательно, — а то, что регулирующие органы во всём мире узнали, сколько на самом деле стоят серные фильтры. Так появился фундамент для дальнейшего регулирования: теперь правила можно было устанавливать не наобум, а с полным пониманием затрат — весьма скромных. И это послужило примером всему миру. Так, провинция Шаньси на северо-востоке Китая внедряет похожую программу.

Теперь экономисты разрабатывают механизм аналогичных аукционов для выбросов углекислого газа в надежде притормозить климатические изменения[15]. Мнения о том, сколько будет стоить снижение выбросов, ещё как расходятся, но аукционы прав на добычу нефти, угля и газа скоро начнут нам об этом сообщать. Хорошо было бы начать с того, что в первый год аукционов объём выставленных на торги разрешений равняется количеству углекислого газа, выброшенному в атмосферу годом ранее. При таких условиях экономический рост будет достигнут без увеличения выбросов. Если верить защитникам природы, часть выставленных на аукцион квот и вовсе не удастся продать, поскольку простейшие меры по экономии энергии вообще ничего не стоят.

В последующие несколько лет будет покупаться всё меньше и меньше разрешений. Возможно, выбросы углекислого газа будут уменьшаться быстрее, чем количество разрешений, потому что спекулянты начнут скупать разрешения и придерживать их на будущее. Ничего страшного: выбросы в итоге останутся в тех же пределах, просто они будут отсрочены. Если выяснится, что разрешения обходятся дорого, у нас появится информация для предметного обсуждения. Тогда мы вправе спросить, не будут ли издержки изменения климата выше, чем затраты на сокращение выбросов. Но многие экономисты уверены: как и в случае с разрешениями на выбросы серы в Калифорнии, мы очень скоро убедимся, что сокращение выбросов дешевле, чем мы думаем, и ещё будем жалеть, что так долго с этим тянули.

— Как вы сюда добрались?

— На чём вы сказали?

Я в растерянности. Я приехал на экспертную дискуссию, организованную природоохранным обществом, и вот один из его восторженных юных членов поджаривает меня ещё до того, как я переступил порог аудитории.

— На чём вы сюда приехали? Это важно для нашей программы компенсации выбросов.

— Что ещё за компенсация выбросов?

— Мы хотим, чтобы все наши встречи были углекисло-нейтральными. Мы всех спрашиваем, как издалека они приехали и каким транспортом. Потом мы подсчитываем, какое количество углекислого газа при этом было выброшено в атмосферу, и высаживаем деревья, чтобы компенсировать ущерб.

Экономист под прикрытием на грани того, чтобы раскрыть себя.

— Понятно. В таком случае я прибыл сюда из Австралии на пароходе, работающем на антраците.

— Простите… как пишется «антрацит»?

— Это такой сорт угля. Он очень грязный, в нём много серы. Ай!

Жена экономиста сильно пихает его под рёбра.

— Не слушайте его. Мы оба приехали на велосипедах.

— Вот как!

Это яркий пример, каким противным типом может быть Экономист под прикрытием. Но эта правдивая история должна, я надеюсь, вызвать и вопросы. Зачем обществу охраны природы устраивать «углекисло-нейтральные» заседания? Ответ очевиден: «Чтобы проведение дебатов не усугубляло климатическую ситуацию». Вроде всё правильно, но получается путаница.

Экономист во мне смотрит на вещи с точки зрения эффективности. Если озеленение — столь удачный способ борьбы с изменением климата, почему бы не забыть про совещания и не приняться сажать деревья? (В этом случае всем пришедшим следует говорить, что они прибыли на пароходе.) А если просветительские дебаты так важны, то почему не забыть про деревья и не устроить дополнительные дебаты?

Другими словами, зачем быть «углекисло-нейтральными», если можно быть «углекисло-оптимальными», особенно если учесть, что эти встречи не были ни бензол-нейтральными, ни свинец-нейтральными, ни озон-нейтральными, ни серонейтральными, ни заторонейтральными, ни шумонейтральными, ни ДТП-нейтральными, ни нейтральными в смысле выброса твёрдых частиц? Вместо того чтобы решить, охранять ли природу напрямую (высаживая деревья) или косвенно (поддерживая публичные дебаты), организация тратила массу сил на то, чтобы быть абсолютно «нейтральной», причём не в отношении вообще всех экстерналий или хотя бы широкого круга токсинов, но применительно к одному-единственному «раскрученному» загрязнителю: углекислому газу. И притом очень демонстративно.