Дмитрий Травин - Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Мог ли человек, столь ценящий достигнутое в личной жизни, бороться за реформы в любой, даже самой неблагоприятной ситуации? Нет, конечно. Сперанский умер в 1839 г., окруженный почетом и благоговением. А реформам пришлось ждать еще два с лишним десятка лет, пока люди нового поколения не придут сделать то, что оказалось не по силам их отцам.

Томясь в сибирской глуши, безумно тоскуя, отчаиваясь и почти совсем утрачивая надежду на то, что жизнь его войдет когда-либо в нормальную колею, Сперанский отводил душу лишь перепиской с дочерью и немногими друзьями. «Посылаю вам, любезный Петр Андреевич, — писал он одному своему корреспонденту, — время и вечность: часы и Библию. Пусть первые напоминают вам смерть и разлуку, а вторая верное наше соединение в Спасителе нашем».

Время жестоко и обманчиво. Оно часто предает нас, поверивших в случайный, сиюминутный успех. Его жертвой стали Александр I, Михаил Сперанский и другие реформаторы, время свое опередившие. Немногого удалось им достичь. Но в вечности, для которой нет пустых и суетных усилий, они заняли достойное место.

ЛУИ ФИЛИПП И ФРАНСУА ГИЗО.

КОРРУПЦИЯ НА СЛУЖБЕ ПРОГРЕССА

После бурного наполеоновского времени целых пятнадцать лет во Франции тихо правили Бурбоны. Режим Реставрации дал стране столь необходимый ей мир, но не продвинул вперед реформы. И вот очередная революция возвела на престол Луи Филиппа Орлеанского.

Красный герцог

Новый король был в отличие от последних Бурбонов человеком прагматичным и работоспособным, что стало следствием тяжких жизненных испытаний, выпавших на его долю. Луи Филипп встретил Великую революцию еще юношей. Несмотря на столь высокое происхождение, его почти ничего не связывало со старым режимом.

Поначалу казалось, что юному «красному герцогу» светит успешная карьера в рядах революционной армии. В девятнадцать лет он был уже генералом и героически сражался при Вальми. Но через год все изменилось. Луи Филипп сделал неправильный политический выбор и вынужден был отправиться в изгнание. Там, впрочем, ему пришлось немногим легче, чем если бы он остался во Франции.

Дело было в том, что его отец стал во время Великой революции своеобразным народным кумиром, отказавшимся от титула и принявшим имя Филипп Эгалите (равенство), что, впрочем, не помогло ему уберечь свою голову от гильотины. В 1793 г. Луи Филипп одновременно стал герцогом Орлеанским (в связи с кончиной отца) и начал под именем мосье Шабо преподавать в швейцарском колледже математику и иностранные языки, чтобы заработать себе на жизнь.

Своеобразный популистский финт отца (в свое время он поддержал казнь Людовика XVI) имел самые неприятные последствия для сына, оказавшегося в условиях эмиграции парией среди французских аристократов. Это, впрочем, лишь укрепило его характер. Отторжение от аристократических слоев и необходимость зарабатывать на жизнь собственным трудом привили юному герцогу и генералу новые привычки, очень пригодившиеся впоследствии.

Чисто буржуазный образ жизни стал для Луи Филиппа совершенно нормальным. Даже детей своих он, став королем, отдал учиться в коллеж Генриха IV, где они сидели за соседними партами с детьми богатых буржуа.

Впрочем, это было позднее. А с 1800 г. Луи Филипп осел в Лондоне, где получил пенсию от английского правительства и тем самым несколько поправил свои финансовые дела. Постепенно он становился привлекателен для некоторой части французской эмиграции, понимавшей, что Бурбоны с их упертостью и непримиримостью являются не слишком желательной перспективой для Франции. Сторонники Луи Филиппа желали конституционной монархии, и герцог Орлеанский с его умением выживать посредством компромиссов как нельзя лучше подходил для роли монарха, чья воля ограничена законом.

В период Реставрации Луи Филипп не занимался политикой и не стремился к власти. Приведя в порядок запутанные дела своего отца, герцог приобрел в среде буржуазии репутацию неплохого дельца. Росли симпатии к нему и среди широких масс населения. Реконструировав Пале-Рояль, он открыл его сады для гуляющей парижской публики, а салоны дворца стали заполнять представители буржуазии и либеральной интеллигенции. По вечерам же, когда во дворце не было никакого приема, супруга Луи Филиппа и юные принцессы занимались шитьем.

Когда свершилась Июльская революция, Луи Филипп — этот не слишком рвавшийся к власти человек — оказался идеальным кандидатом на трон, удовлетворявшим различные политические силы. Он согласился поцарствовать, но первым делом перевел все свое состояние на детей, чтобы не путать государственную казну с личными финансами.

Гражданин-король

К государственным средствам он относился также бережно, как и к своим. Франция при Луи Филиппе была самой дешевой монархией Европы. Содержание королевского двора обходилось стране примерно в две трети той суммы, которая тратилась на содержание английской короны.

Оказавшись вдруг королем, Луи Филипп не слишком сильно изменил привычный для буржуа образ жизни. Восшествие на престол стало для него чем-то вроде повышения по службе, приятного, почетного, но заставляющего при этом больше работать. Получалось, что Луи Филипп как бы сделал неплохую карьеру, начав в молодости трудовую жизнь простым учителем и к пятидесяти семи годам дослужившись до главы государства.

Король проводил большую часть времени в рабочем кабинете, иногда прогуливался по Парижу (впоследствии, когда на него стали готовить покушения, эти прогулки ради безопасности пришлось прекратить), дружески болтал с рабочими за стаканом вина, а доходы свои тем временем вкладывал в британские ценные бумаги, хорошо понимая, что превратности судьбы изгоняли из Тюильри уже многих правителей, а экономика Англии за это время становилась все крепче.

Однажды во время встречи с британской королевой он поразил Викторию своей предусмотрительностью и практичностью, внезапно достав из кармана перочинный ножик для того, чтобы очистить ей персик. «Не стоит удивляться, — заметил король — в моей судьбе все опять может повториться». И действительно, король скончался в Лондоне в 1850 г. через два года после того, как очередная революция переменила политический режим во Франции. Перед смертью он по-прежнему охотно общался с людьми, раздавая многочисленные интервью журналистам.

Луи Филиппу не удалось стать авторитарным лидером, сосредоточивающим на себе любовь толпы. Поэт Ламартин говорил про него в свое время, что «Луи Филипп был во многих отношениях замечательным человеком—умный, трудолюбивый, осторожный, добрый, человечный, миролюбивый, но в то же время храбрый, хороший отец и образцовый супруг. Природа дала ему все качества, которые нужны королю, чтобы быть популярным, кроме одного — величия». Примерно такую же характеристику дал французскому монарху и Виктор Гюго в «Отверженных».

В облике короля не было ничего королевского. Его полное лицо с отвисающими щеками вызывало у простонародья насмешки, и мальчишки частенько рисовали на стенах домов грушу в знак издевки над монархом. Существует анекдот, согласно которому король, прогуливаясь как-то по Парижу, застал одного паренька как раз за подобным делом. Луи Филипп не рассердился и дал ему монету со своим изображением, сказав при этом: «Посмотри, вот еще одна груша».

Король так и не смог стать символом нации, пробуждающим у людей гордость и самоуважение. Он оставался просто человеком. Сам себя называл не королем Франции и Наварры, как было принято у Бурбонов, а королем французов. В народе же его часто называли просто «гражданин-король». Это было демократично и вполне соответствовало духу нарождающейся эпохи. Однако страна нуждалась в лидере совершенно другого рода.

Луи Филипп не любил откровенного политического интриганства, хотя в конкретной ситуации вынужден был действовать при помощи разного рода обходных маневров. Но такого рода действия, по всей видимости, не доставляли ему в отличие от большинства политиков особого удовольствия. Король не читал французских газет, предпочитая The Times, где неизменно находил похвалы своей внешней политике. Читать похвалы было приятно. Другим неизменно приятным делом стала для него реставрация архитектурных памятников. Ради этого король часто посещал свои загородные дворцы — Версаль и Фонтенбло.

Власть олигархов

Экономическая политика короля-прагматика вполне соответствовала его биографии и образу жизни. Парламентская реформа снизила ценз и расширила число избирателей как раз настолько, чтобы ограничить роль старой аристократии, но не слишком сильно повысить политическое значение широких народных масс. К власти пришел наиболее созидательный класс того времени — буржуазия, правда представленная в основном лишь высшим своим эшелоном — парижской банковской элитой. Если применить для политической ситуации Франции терминологию, используемую в современной России, то можно сказать, что власть из рук реформаторской части старой номенклатуры перешла в руки олигархов.